Так Василий Буськин попал в партизанский отряд. Особых заданий ему вначале не давали, хотя он и просился. Имея много свободного времени, он старался всем услужить — то ботинки починит, то портсигар из дерева вырежет...
Но вот однажды Буськина послали в разведку в маленькое отдаленное селение вместе с партизаном Виталием Акиньшиным, молодым, красивым парнем.
Три дня разведчики не показывались в отряде, на четвертый пришел Василий Буськин, ведя на поводу ослика. Через спину ослика свисало тело Виталия Акиньшина.
— Напоролись мы на чернорубашечников, — рассказывал Буськин, опустив голову. — Я сумел уйти, а Виталия, раненного в обе ноги, фашисты добили. Прямо в лицо стреляли.
Алексей глянул в лицо Виталия и ужаснулся: раз пять или шесть выстрелили гады, прямо в упор, даже волосы и брови опалило.
Виталия Акиньшина похоронили, а Буськин все не мог прийти в себя. Несколько часов сидел на берегу маленького озерка, обхватив голову руками.
Алексей Кубышкин и Николай Остапенко подошли к нему.
— Брось переживать, Василий, — сказал Остапенко. — Много хороших ребят мы потеряли. На всех слез не хватит. Ты вот лучше искупайся, а то грязный весь.
День был ясный, припекало солнце. И Алексею тоже захотелось стряхнуть с себя тяжесть, вызванную похоронами.
Разделись все трое. Буськин, ежась, первый пошел к воде, Алексей поглядел ему вслед и чуть не вскрикнул: на спине у Буськина была татуировка — медведь на задних лапах на охотника идет...
Так вот откуда он знает этого Буськина! Память моментально подсказала: Ленинград, госпиталь, Иван Петрович Клюев, его рассказ про дезертира...
Алексей быстро оделся и сделал знак Остапенко: одевайся, мол. Остапенко удивленно посмотрел, но послушался.
Тогда Кубышкин вынул из кобуры пистолет и негромко приказал:
— Буськин! Выходи на берег!
Тот не слышал, отфыркивался, окунался еще и еще в прохладную воду.
— Алексей, ты с ума сошел, — с тревогой сказал Николай. — Убери пушку.
— Руки прочь! — приказал Алексей. — Это предатель!
Последнее слово Буськин услышал. Под дулом пистолета медленно вышел на берег. Остапенко на всякий случай тоже вынул свой пистолет.
— Да что вы, товарищи! — забормотал посиневший Буськин. — Какая вас муха укусила?
— Молчи, выродок! — приказал Кубышкин и в упор спросил: — С Иваном Петровичем Клюевым знаком?
Лицо Буськина исказилось. Он отскочил в сторону и закричал:
— Все равно вас всех убьют! Повесят!..
Вечером Буськина судил партизанский суд. Наверно, первый раз в жизни он говорил правду.
Да, он был в лагере вместе с Николаем Остапенко, но лишь для того, чтобы спровоцировать побег заключенных и уничтожить их.
Потом добровольно записался в полицаи и до весны 1942 года терзал и предавал советских людей в Смоленской области. Особенно много загубил в Износковском районе.
Да, он по доброй воле служил Власову. Здесь, в Италии, сам вызвался найти отряд Анатолия Тарасенко, чтобы предать его.
Зачитав смертный приговор, Кубышкин от себя добавил:
— Имя твое будет проклято и навсегда забыто!
Приговор поручили привести в исполнение Николаю Остапенко. Ведь Буськину дважды удалось обмануть этого доверчивого человека.
На заброшенной барже
Привелось все же встретиться двум неразлучным дружкам!
Всех партизан, прибывших в Рим, распределили по квартирам коммунистов. Получил жилье и Алексей. Встретив его, хозяин дома предупредил:
— С вами будет жить еще один товарищ.
Они вошли в небольшую уютную комнату. Склонившись у настольной лампы, спиной к вошедшим сидел какой-то блондин. Он лишь чуть повернул голову...
— Език! — вскрикнул Кубышкин.
Блондин вскочил... Да, это был, конечно, он, Език Вагнер!
— Такая, знать, у нас с тобой судьба, — улыбался Алексей.
Места ночевок приходилось довольно часто менять: конспирация есть конспирация.
— Ничего, — подбадривал Бессонный, — главное сейчас не попасть зверю в лапы.
Много дней и ночей Кубышкину и Вагнеру пришлось провести на старой заброшенной барже, уткнувшейся носом в берег мутного Тибра, недалеко от замка святого Ангела. На вершине замка стоял бронзовый архангел с обнаженным мечом в руке. Не оливковой ветви и не кресту доверено было охранять богатства Ватикана, а обнаженному мечу. Что ж, в этом была своя логика...