Анджело широко открытыми глазами глядел на брата и ждал, что тот скажет.
А Джулио продолжал:
— Итальянские тюрьмы заполнены коммунистами. Необходимо иметь там своих людей... Ты понял меня?
— Не совсем... — растерянно ответил Анджело.
— Ты должен бросить работу на заводе и устроиться надзирателем в Реджина Чёли. Партии нужен надежный связной.
Анджело вытер холодный пот со лба. Он никогда не был борцом, никогда не лез в драку, а теперь ему, кажется, предлагают партийное задание.
— Многого мы от тебя не потребуем, — как бы угадав его мысли, продолжал Джулио. — Подумай хорошенько, я приду за ответом.
Через несколько дней Анджело, побрякивая связками ключей, ходил по коридору вдоль мрачных камер Реджина Чёли.
С виду это был прежний, немного флегматичный Анджело. Никто бы и не подумал, что именно он выносит из тюрьмы важные сведения, что это он сумел облегчить участь многих узников, что сотни политических заключенных навек остались благодарны ему за помощь и участие...
— А что стало с вашим братом? — спросил Алексей. — Где он теперь?
— Что с ним стало? — медленно переспросил Сперри. — Когда началась гражданская война в Испании, он уехал туда. И не вернулся. Не каждому суждено выходить из боя живым... Погиб под Барселоной. Он был комиссаром батальона в бригаде кубинца де ля Ториента. Похоронили его с почестями, которые он заслужил.
Алексей и Остапенко стояли молча.
Очень верно сказал итальянец. Не всем дано уцелеть. Их бой тоже еще не закончен. Как знать, выйдут ли они из него живыми и невредимыми.
Снова побег
Над ними было ночное небо. Облака, раскинувшись, словно серые овчины, медленно проплывали с запада на восток и там терялись за горными вершинами, плотно покрытыми полуночной дымкой. Чувствовалось дыхание близкой грозы. Тюремные фонари, тихо покачиваясь на ветру, высвечивали узкую каменную полосу двора.
В темном углу тюремной ограды стояла крытая брезентом машина. В ней сидело человек десять заключенных. Как только Сперри подвел Николая и Алексея к машине, воздух прорезал высокий, режущий звук тюремного звонка — подали сигнал к началу вечерней поверки. В здании тюрьмы поднялся невообразимый шум: поворачивались автоматические замки, распахивались двери камер, заключенные бежали по коридорам, надзиратели выкрикивали команду: «Стройся!»
Во время этого шума шофер завел мотор и тихо подъехал к воротам. Машина пошла на юг, дальше от Рима.
Алексей окинул прощальным взглядом стены тюрьмы. В темноте она напоминала огромную жабу, вцепившуюся в тибрскую набережную.
Через два часа машина подъехала к небольшому концлагерю. Военнопленные из этого лагеря рыли для немцев запасные траншеи и блиндажи.
...А союзники с каждым днем все ближе подходили к Риму. Был конец мая.
Однажды Алексея и Николая послали на машине с палатками и продуктами. Въехали в лес. Конвой приказал разгружать машину и ставить палатки. Проработав весь день, Алексей и Николай упали вечером на траву как убитые. Возле палаток ходил немецкий часовой с автоматом.
— Давай, — прошептал Алексей своему другу, плотно прижавшись к земле.
— Сейчас, — так же шепотом ответил Николай.
Вот немец скрылся за палатками. Они вскочили и побежали в глубину леса. И вдруг у крайней палатки налетели на кучу хвороста. Затрещали сухие ветки. Немец на секунду опешил. И эта растерянность спасла беглецам жизнь.
Когда часовой пришел в себя и открыл огонь, Алексей и Николай уже были в самой гуще леса. Немец пускал наугад в темноту короткие автоматные очереди. Возле самой щеки Алексея пропела пуля. Кубышкин бросился на землю и пополз. То же сделал и Остапенко. Но пополз он, видимо, в другую сторону.
Минут через пять Кубышкин на миг остановился, подождал, не покажется ли Остапенко... В темноте они потеряли друг друга. А кричать было нельзя.
Часовой очумело бегал по лесу. Как назло, подъехала машина с солдатами. Алексей то полз, то бежал, прячась меж стволов. Вскоре взошла луна, и лес стал полосатым от теней.
Выйдя через несколько часов к железной дороге, Алексей пошел вдоль полотна. У поворота заметил: что-то чернеет впереди. Подошел — домик стрелочника. В окнах темно. Алексей осторожно подкрался к домику, прислушался. Ни звука. Тихо-тихо постучал в дверь. Никто не отозвался. Он постучал вновь... Послышались шаркающие шаги и стук отодвигаемого засова. Вышла пожилая черноволосая женщина с бронзовым светильником в руке, громко откашлялась, спросила с тревогой: