Вот и контора. Алексей с трудом открывает примерзшую дверь, и в коридор врываются белые клубы морозного воздуха. В коридоре стоит и курит парень в черной меховой шапке-ушанке. Заметив вошедшего, он торопливо бормочет приветствие и хочет выскользнуть за дверь.
— Постой-ка, дружок! — Кубышкин решительно положил руку на плечо парня. — Долго будешь портить работу?
— Да ведь темно было, — начал оправдываться экскаваторщик. — Ночью не разберешь, сделаны шпуры или нет.
— А все-таки надо разбираться!
— Больше не повторится.
— Ну, смотри. Верю, что просто ошибка вышла.
Алексею самому неприятно вести этот разговор. Куда легче говорить человеку что-нибудь хорошее. Но парня нужно поправить.
В конторе висят доска показателей лучших производственников карьера, где ежедневно проставляется результат работы каждого. На ней постоянно можно видеть и фамилию Алексея Кубышкина, выполняющего норму на 135-140 процентов.
В конторе становится шумно: собираются рабочие первой смены.
И вот рабочий день начинается. Сердито, словно жалуясь на крепость камня, жужжат перфораторы, вгрызаясь в твердый гранит. Бурильщики теперь до самого перерыва не выпустят из рук бурильных молотков. Никаких остановок, никаких перекуров — таков неписаный закон их звена.
Одиннадцать лет Кубышкин чувствует в своих руках упругое дрожание перфоратора, неподатливость и сопротивление гранита. Не каждому по плечу такое единоборство. Бывает, что пасует человек перед камнем, отступает. Проработает какой-нибудь новичок месяца два, а потом глядишь — уже обходной листок заполняет. Но Кубышкин привык к борьбе. Он знает, что настоящее в жизни легко не дается.
...В двенадцать раздается вой предупреждающей сирены. Сейчас недалеко отсюда будут произведены взрывы пробуренных скважин.
Кубышкин выключает перфоратор и кивает товарищам: надо уходить в укрытие.
Через несколько минут воздух содрогается от мощных взрывов. Столбы пыли и дыма поднимаются кверху. Красивое зрелище! Кубышкин видит его почти ежедневно. Но всегда — с удовольствием. Ведь это не взрывы бомб, не страшные шквалы войны. Нет! Это мирные взрывы.
И вот он идет домой. Конечно, немного устал, но это приятная усталость хорошо потрудившегося человека. Вот и дом его под номером тринадцать. Число несчастливое — говорит кое-кто. Но Алексей не верит в приметы.
Семья у Кубышкина немалая — семь человек. Большой, просторный дом Алексею Афанасьевичу помог построить завод. Ему привезли гранитные блоки, смонтировали их, выделили нужные пиломатериалы. Не хватило у Кубышкина денег — завод дал ссуду.
Едва Алексей Афанасьевич заходит в дом, его шумно окружают дети.
— Дайте мне хоть умыться, стрижи! — весело смеется Алексей, ласково отстраняя их.
Он умывается, а потом со всей ватагой направляется на кухню, где около раскаленной плиты хлопочет жена.
— Ну, что у нас имеется на сегодняшний день? Пельмени? Неплохо!
После обеда опять все собираются в большой комнате. И тут начинается вечер «вопросов и ответов»: количество детских «почему?» и «зачем?» поистине неисчерпаемо.
За окном быстро, по-зимнему густеют сумерки. В квартире тепло и уютно. Задумавшись, сидит у телевизора Кубышкин...
А в воскресные дни Алексей Афанасьевич не любит оставаться дома. С детских лет заполнила его душу любовь к природе, и никакие жизненные бури не смогли погасить этой любви. Во всякое время года русский лес не теряет для него своей прелести и красоты.
Любит Алексей побродить по лесу и поздней осенью, когда с тихим шелестом падают пожелтевшие листья, когда над поредевшим лесом с прощальным курлыканьем пролетают журавли и наступает грустная тишина.
Мила ему и весна с ее яркостью и свежестью красок, с многоголосым щебетаньем вернувшихся на родину птиц, с бодростью ветерка, пробегающего по зеленой листве с упругой силой, с изумительной синевой майского неба. Забредет Алексей воскресным днем на лесную лужайку, запрокинет голову, глянет в эту синеву — и покажется ему на миг, что не в небо глядит, а в опрокинутый над головой огромный синий безбрежный океан...
А в ясное зимнее воскресенье попробуй удержи Алексея дома! Снимет он с гвоздя ружье, наденет лыжи — и пошел между соснами, прислушиваясь к скрипению снега да к чуткой тишине леса. Или возьмет удочку, пойдет на озеро и сядет возле лунки в трепетном ожидании счастливой минуты, когда леса чуть дрогнет и этак косо, косо пойдет в сторону.