Деникин же, напомним, в начале гражданской войны верил обещаниям союзников по Антанте и сохранял им верность настолько, что действовал даже себе во вред "Мы, русские, мира с немцами не заключили", — любил говорить генерал Деникин. И когда в 1918 году немцы предлагали свою помощь Добровольческой армии, он категорически отвергал ее [однако, соглашаясь получать немецкие боеприпасы через формального посредника, ген. Краснова — М.Н.]. И когда в июле 1918 года немецкая кавалерия, стремясь на Кубань, занятую Добровольческой армией, стала переходить реку Ею через Кущевский железнодорожный мост, последний по приказу ген. Деникина был взорван, несмотря на то, что Белая армия прервала свою связь с Севером: [84], вспоминал соратник Деникина полковник П.В. Колтышев… Тогда же Деникин отказался и от совместного с ген. Красновым похода на Волгу для воссоединения с восточным антибольшевицким фронтом, что обещало важный стратегический успех; он предпочел занять Кубань и ждать там прибытия "союзников":
Инерция войны против Германии и верности «союзникам», их лживые обещания помощи, вместе с масонской солидарностью за спинами военных, — все это вело к тому, что трагедия России должна была завершиться по начатому сценарию: продолжалась ориентация добровольцев на Антанту, которая не собиралась свергать большевиков. Монархисты же в Белом движении, под демократическим давлением, оказались растеряны и были вынуждены свернуть свои знамена, считая, что отбытое провозглашение монархического начала и неизбежно вытекающее из этого название февральского переворота своим настоящим именем было бы равносильно отказу от содействия Антанты, без которого успех борьбы с большевизмом считали недостижимым" [85].
Поскольку выше не раз отмечался масонский фактор, стоит сказать, что в русских делах он все же не всегда имел доминирующее политическое значение. Во-первых, принадлежность к ложе не означала единства политических взглядов у тех или иных русских масонов: сначала их сплачивала борьба против монархии, а в гражданской войне — необходимость борьбы против большевизма; но среди них были более левые и более правые деятели. Во-вторых, само русское масонство занимало по отношению к западному явно подчиненное положение. Поэтому даже то обстоятельство, что в числе белых правительств было немало масонов-патриотов, имевших личные связи с главами правительств Антанты, — не помогло их антибольшевицким усилиям, поскольку они свою роль уже выполнили (в Феврале), и описанные геополитические цели "мировой закулисы" имели высший приоритет.
Характерна в этом отношении безуспешная попытка Чайковского и Савинкова переубедить своего революционного «брата» Пилсудского, который уже осенью 1919 г. спас большевиков, в самый критический для них момент заключив с ними первое перемирие, — и уже тогда сознательно, в тайном контакте с Лениным (через Ю. Мархлевского), чтобы дать красным возможность расправиться с Добровольческой Армией: "Сотрудничество с Деникиным в его борьбе против большевиков не отвечает польским интересам" [86]. Переговоры русских «братьев» с Пилсудским (в январе 1920 г.) привели лишь к тому, что Чайковский и Савинков обещали "полную демократизацию" правительства Деникина, которое должен был возглавить сам Чайковский; Деникину пришлось согласиться (осуществлению этого плана помешала новороссийская эвакуация). Причем из письма Савинкова видно, что одной из причин заключения поляками мира с большевиками и с украинскими самостийниками были "настойчивые советы Ллойд Джорджа" [87]…
То есть русских масонов Антанта тогда использовала как пешек в своей геополитической игре: для свержения и предотвращения восстановления монархии в России, для ее расчленения, для создания "санитарного кордона" (вместо освобождения России от большевиков) — и затем обманула их ожидания. В эмиграции русские масоны не были допущены ни на Мирную конференцию, ни даже в западные ложи на роли, соответствующие их российским степеням посвящения… Они годились на Западе разве что еще для контроля над русским консервативным зарубежьем [88]; конспиративные же эмигрантские организации, возглавленные масонами, были терпимы странами Антанты и подконтрольными ей лимитрофами не в последнюю очередь из-за разведывательных услуг (пример этому — организация Савинкова)…
Правда, как уже сказано, в эмиграции многие из февралистов начали осознавать происшедшее. Тот же Чайковский писал уже в 1920 г.: "Итак, правительства великих держав признали заведомых преступников и предателей союзных интересов в мировой войне за правомочную власть и не только вступали с нею в переговоры, но и были готовы заключать с нею формальные и заведомо дутые международные договоры. Мало того, они не только сами делали это, но побуждали (если только не принуждали) к тому же целый ряд слабых, вновь возникших за счет России при их же содействии, государственных образований… В этом — весь ужас современного мирового скандала! Рано или поздно, все повинные в этом моральном маразме, конечно, будут призваны к ответу: В другой статье даже до такого верного ощущения дошел Чайковский: "Есть что-то странное, что-то бессознательное и суеверное в этом страхе перед грядущей в России реакцией. "Колчак и Деникин — царисты, а их окружают известные реакционеры и черносотенцы! … [89] (выделено в оригинале).
На парижском Зарубежном съезде в 1926 г. правые настроения преобладали уже у значительной части февралистов. Ранее, уже в 1921 г., монархический съезд в Рейхенгалле и I Всезарубежный Собор Русской зарубежной Церкви в Сремских Карловцах, как и дальневосточный Земский Собор в 1922 г., восстановили традицию монархического правосознания на правом фланге русского зарубежья. Еще больше эмиграция поправела в 1930-е гг.; тогда же многие русские масоны вышли из лож [90], вернулись к Православной Церкви…
* * *
Последствием предательства России демократиями в Первой мировой войне стало и то, что на их стороне во Второй мировой войне русских эмигрантов воевало намного меньше (более всего во французской армии: около 3000 молодых призывников), чем в союзе с немцами. Подавляющее большинство военной белой эмиграции (члены РОВСа, НТСНП, РНСУВ и др.) [91], помня об уроке, полученном в годы гражданской войны, попытались бороться за создание Русской Освободительной Армии на немецкой стороне — как вместе с бывшими советскими военнослужащими (РОА ген. Власова), так и самостоятельно: казачьи части Краснова, Шкуро, Туркула, созданный в Югославии Русский корпус, 1-я Русская национальная армия Б.А. Хольмстона-Смысловского. И в эти тяжелые для России годы как старые, так и новые «союзники» опять-таки продемонстрировали, что друзей у России нет…
Поскольку свою Вторую мировую войну западные демократии вели все с той же идеологией, они снова предпочли союз с большевиками, а не с народом России, и уже не только торговали с нашими «людоедами», но и воевали вместе с ними, а после войны выдали им миллионы их противников — обманным путем, с жестокими расправами в Юденбурге, Платлинге, Лиенце… Былые «союзники» выдали на казнь и тысячи белых эмигрантов — Краснова, Шкуро и других офицеров…
Автор книги "Жертвы Ялты" Н. Толстой напоминает, что в их выдачах участвовали и те западные деятели, прошлое которых было связано с Белым движением: "лорд Киллирн, посол в Египте, ставшем перевалочным пунктом для многих русских, репатриированных в 19431945 годах, был верховным комиссаром в Сибири у адмирала Колчака; генерал-лейтенант Бурроус, руководитель военной миссии в Москве с марта 1944 года, и генерал-майор Колин Габбинс, руководитель ССО [Службы специальных операций по выдачам. — М.Н.], в 1919 году были в Архангельске с генералом Айронсайдом, а фельдмаршал Александер, которому… сдались казаки, воевал против большевиков вместе с прибалтийским ландсвером" и был награжден "Юденичем орденом Святой Анны 3-ей степени" [92]. Многие из этих военных снова оказались бессильны против приказа, исходившего из уже знакомых нам политических сфер: те всегда действовали по закону какой-то иной морали, иной силы, которая сминала человеческие чувства и этические нормы…