Выбрать главу

– Кого?

– Как кого? Белого всадника!

– Успокойся, почтенный Ливинд. Никого нет. Только дети приплясывают и что то кричат.

– А где Муумина?

– Вот она, только что вошла во двор и пригнала овец.

– Муумина! – крикнул Ливинд.

– Я здесь, отец!

– Иди сюда, дочь моя, иди скорее.

Муумина как на крыльях взлетела по лестнице, поклонилась почтенным людям и, в счастливом своем возбуждении, прильнула к отцу.

– Это правда, дочь моя? Правда? – обнимая ее, спросил слепой Ливинд.

– О чем ты, отец?

– Слыхала, белый всадник к тебе приехал?

– Да, отец!..

– Вот видите!.. Я же говорил, я же всегда говорил, что он явится!..

– Неужели сбылось?! Вот ведь чудо какое! – в один голос заудивлялись гости.

– Я же говорил, он обязательно должен был явиться к моей Муумине. Но где же он? Подведите меня к нему. Где он, доченька?

– Он уехал, отец. У него очень важные дела.

– Не захотел увидеть твоего слепого отца! – огорчился Ливинд. Ведь в придуманной им сказке белый всадник одним взмахом руки делает зрячим слепого…

– Нет, нет! Это я не велела ему провожать меня до дому!

– Почему же, дочь моя? Постыдилась нашей бедности?

– Просто мне не хотелось, чтобы аульчане его видели. И без того меня все дразнят.

– Наоборот, ты должна была привести его к нам. Пусть бы люди видели. Ты же счастлива?

– Да, отец.

– Каков он из себя, дочь моя. Что ты молчишь? Хотя ладно, молчи. Я и без слов понимаю, что он, должно быть, настоящий джигит.

– Уезжая, он просил, если со мной что-нибудь случится, позвать его. Сказал, тотчас прискачет.

– Так и сказал?

– Да, отец! – Лицо Муумины светилось счастьем.

– Великое тебе спасибо, всемилостивейший аллах, ты внял моим мольбам. Слышите, люди, я счастлив радостью моей дочери! Она ведь достойна…

– Да благословит их аллах! – сказал за всех Ника-Шапи. – У нас нет слов для выражения радости и удивления. Мы покинем тебя, почтенный Ливинд, время молиться. Да смилостивится и над нами всемогущий аллах!

– Молитесь, правоверные, молитесь. Аллах милостив, он даст всем нам избавление от нищеты и невежества. Над моей саклей засияло солнце, пусть это тепло согреет и всех вас.

– Благодарим тебя! Благодарим!..

Старики удалились, радуясь и завидуя слепому Ливинду. В пути они поговорили между собой, высказали удивление, почему это вдруг аллах из всех сельчан избрал именно Ливинда. Может, и правда в образе Ливинда аулу явился посланник самого аллаха на земле. Так или иначе, по мнению старцев, Ливинд достоин такого счастья, он предан вере, любит людей, прожил трудную жизнь, полную лишений. А сколько несчастий было в его роду!.. Слава аллаху, хоть теперь дождался… Однако в коране говорится, что счастье ждет правоверного на том свете. А тот, кто испытал счастье и радость, довольство и изобилие на этом свете, после смерти не найдет себе покоя. Как все это понять? Тут явно что-то не так, но разобраться трудно, а потому старцы решили, что им лучше не углубляться в эти вопросы, чтобы, чего доброго, не возмутить аллаха своими сомнениями, тем более что ведь он соизволил обратить свое око на их заброшенный аул с семью минаретами, вонзившимися в небо как руки просящего подаяние…

Муумина тем временем рассказала отцу все, что с ней произошло: как джигит, которого звали Хасан из Амузги, спас ее от плохих людей и какой он хороший, добрый, красивый. Рассказала и о том, что улыбка у него такая, будто луна в ясном небе светится. А слепой Ливинд слушал ее и думал, что, выходит, не все из предсказанного им сбылось и этот белый всадник вовсе не принц! Только одно смущало Ливинда, как это белый всадник тотчас окажется там, куда его позовет Муумина? Тогда, может, он не обыкновенный человек, а сказочный. Но как бы там ни было, слепой Ливинд радовался, потому что радостью звенела его любимая дочь.

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

БРАТЬЯ ПО ВЕРЕ

Под натиском хорошо вооруженной и многочисленной банды имама из Гоцо и поддерживаемых англичанами воинских частей полковника Бичерахова советская власть пала. И не только в городах Дербенте, Петровске и Темир-Хан-Шуре, но и в других населенных пунктах, в больших аулах. Краскомы на пароходах отступали в Астрахань, а те, кто остались на местах, ушли в подполье. Некоторых расстреливали на дорогах без суда и следствия. Наступило время хаоса и неразберихи. В лесах множились отряды грабителей и насильников. Трудно было пройти-проехать где бы то ни было. Разного рода дозорные, часовые, а чаще попросту бандиты могли выйти навстречу из-за любой скалы или куста… Бичераховцы грабили и жгли аулы, вешали людей.

Горцы разводили руками: не конец ли света настал? Они еще усерднее молились, а кладбище тем временем росло. Болезни и голод уносили многих людей. Каждый новый правитель объявлял мобилизацию и насильно вербовал в аулах горцев… Жизнь сделалась невыносимой, и в этих неимоверно тяжелых условиях в душах людей стали давать всходы зерна добра и свободы, что заронили в них большевики. А последним в эту пору было и трудно и легко. Трудно потому, что враги поклялись каленым железом выжечь в горах большевизм, а легко потому, что горцы за каких-нибудь несколько месяцев советской власти поняли, глубоко почувствовали, что это единственно справедливая власть. И комиссары готовили жителей гор к борьбе, собирали отряды и полки, вооружали их, обучали ведению боя.

Нежданно-негаданно в это время на Дагестан нагрянула еще одна беда. Сюда, через хребет от Закаталы, двинулись экспедиционные войска турецких эмиссаров, с так называемым божьим словом к горцам, с лженамерением избавить их от ига иноверцев…

Саид Хелли-Пенжи на пути к своей старой тетке доехал до аула Киша. Был базарный день.

Восточный базар тех дней выглядел не совсем обычно. Торговля шла только в обмен или на золото. Ко всякого рода бумажным «деникинкам», «врангелевкам» и банкнотам так называемого Горского правительства доверия в народе не было…

Раны Саида оказались легче, чем ему поначалу представлялось. Одна уже совсем зарубцевалась…

Въехав на базар, Саид Хелли-Пенжи спешился. Едва он успел привязать коня и решил купить тетке гостинец, как в тот же миг все вокруг всполошились – турки устроили облаву. Оказывается, минувшей ночью они недосчитались своего каймакама – офицера, исполняющего обязанности начальника района. Его нашли с перерезанным горлом в доме одной горянки, муж которой был комиссаром. Женщины в сакле не оказалось, и поиски ни к чему не привели. Турецкий офицер Ибрахим-бей объявил аульчанам, что, если, мол, не выдадут убийцу, он сожжет дотла весь аул и весь запас хлеба и расстреляет десять человек из жителей.

– Мы пришли сюда, – сказал он, – чтобы помочь своим единоверцам в борьбе с гяурами, а вы платите нам черной неблагодарностью, убиваете из-за угла наших людей. Или выдайте убийцу, или через десять минут мы приведем в исполнение свою угрозу!..

Ибрахим-бей достал серебряные карманные часы с длинной цепочкой и стал ждать. Люди молча переглядывались: что же будет?.. И вдруг на крыше близлежащей сакли появилась женщина в черном платье и белой накидке. Окружающих не столько удивило само ее появление, как то, что в обеих руках горянка держала револьверы. Увидев ее, Ибрахим-бей покачнулся и упал с камня, на котором стоял. Люди ахнули, подумали, он убит. Но турок поднялся, отряхнулся. Лицо его от стыда за свою поруганную честь, – свалился, как последний трус, от страха, – все пылало огнем.

– Эй ты, суконная феска, – крикнула женщина, – это я зарезала вчера ночью вашего офицера. Он молил меня о ласке, и я «обняла» его… Может, и тебе хочется изведать ласку жены комиссара? Я жду тебя!..

– Чего вы онемели, стреляйте! – приказал турок своим ошеломленным аскерам и сам, спрятавшись за камни, выхватил пистолет из кобуры.

Раздались выстрелы. Горянка быстро метнулась за дымоход и тоже стала стрелять. Толпа на базаре шарахнулась. Саид бросился ловить сорвавшегося от испуга с привязи своего черного скакуна. Но тут вдруг к ногам его снопом свалился турецкий аскер, сраженный пулей горянки. Еще трое были ранены. Конь устремился под навес той самой сакли, с которой на зависть всем метко отстреливалась мужественная горянка. Саид Хелли-Пенжи был восхищен смелостью женщины и даже подумал: смог ли бы он вот так же повести себя? И не ответил на свой вопрос.