Луна светила так ярко, что окружающая местность была видна очень хорошо. За спиной мерцало серебристое море, а впереди вздымались поросшие низкой растительностью горы. Небо казалось близким, на нем пылали огромные звезды. Всадники скакали молча — сначала через равнинные поля и сады, затем медленно в гору. Перед ними белели одежды проводника. Чем больше они удалялись от города, тем напряженнее вслушивались в звуки. Они научились различать шумы в эту непривычную для них ночь и не хвататься при каждом шорохе за дубинку или рукоятку меча.
На небе над горным хребтом появилась розовая полоска, она расширилась и стала желтой. Солнце бросало свои лучи на море и землю.
Час они поднимались в гору. Затем проводник спрыгнул с осла и повел их между кривоствольными деревьями.
— Отдыхать! — сказал он. Это было единственное известное ему французское слово.
Он показал на лошадей и на скудную траву, и оруженосцы стреножили коней. Проводник отрубил ломоть вяленого мяса, разрезал его на мелкие кусочки и принялся их жевать своими огромными белыми зубами. Он не усаживался для того, чтобы поесть, как это делают европейцы, а остался стоять, прислонившись к искривленному стволу дерева. Когда его блуждающий колючий взгляд устремлялся на кого-нибудь из паломников, он растягивал губы, изображая улыбку.
Пьеру этот человек казался подозрительным. Пьер боялся его. Озабоченно он смотрел на Сюзанну и ребенка. А вдруг этот «вуаленосец» тайно связан с бандой разбойников? Ему вспомнились слова господина де Пайена: «Я надеюсь, тебе не придется сожалеть о том, что ты взял их с собой».
Но он увидел, что даже за едой рыцари не расстаются с мечами, и немного успокоился. Они привыкли к сражениям; и несмотря на кажущуюся беззаботность, с которой они ели, бдительность не покидала их лиц.
Во время второго привала, высоко в горах, когда люди и животные изнемогали от жары и усталости, никто не присел на землю. Площадка для отдыха вся была утоптана лошадиными следами, оставленными маленькими копытами без подков. А во многих местах утрамбованный песок был окрашен в бурый цвет. Все видели эти пятна высохшей крови, просочившейся в песок, но промолчали. Пьер же почти не сомневался, что тут были турецкие кони и пролилась христианская кровь.
Утолив жажду, тотчас же поехали дальше. Пьер заметил на лице проводника странное выражение, похожее на досаду. Но тот по-прежнему ехал впереди остальных, и потом па его лице ничего подозрительного уже не было заметно. Оставалось два часа пути до Святого Города. В лучах заходящего солнца они увидели городскую стену, башни и арку гигантского акведука из пылающей в закате бронзы. Рыцари остановились в оцепенении, бросая друг на друга вопросительные взгляды. Они здесь! Они достигли цели! Но исполнится ли то, ради чего они сюда приехали? Путешественники молча перекрестились. Пьер и Сюзанна так же смотрели на город горящими глазами. Никто не обращал внимания на Эсташа.
Постепенно глаза мальчика веселели. Долго смотрел он на золотую местность, раскинувшуюся вокруг. Внезапно из глаз его хлынули слезы, лицо разрумянилось, Эсташ улыбался. Теперь он был в Иерусалиме, но никогда в жизни он не сможет рассказать о счастье, испытанном им в этот великий момент.
Святой город
Проводник жестом доказал господину де Пайену, что собирается вернуться. Из-за пазухи он достал кожаный кошелек и держал его раскрытым. Господин де Пайен, смеясь, отсчитал сумму вознаграждения, причитающуюся проводнику. На мгновение проводник в знак прощания приложил руку ко лбу. Затем он сел на осла и уехал, выкрикивая непонятные слова. Пьер, наблюдавший за ним, поймал его последний злобный взгляд и заметил, как проводник плюнул в сторону паломников.
Перед ними располагались Яффские ворота, но в город через них не пускали. Паломникам и путешественникам показали, что они должны ехать на север к Дамасским воротам, где с них требовали подать за ношение оружия. Там и вошел господин де Пайен в город вместе со своим отрядом. У всех учащенно бились сердца, лишь маленький Арнольд безмятежно спал в своей корзиночке.