— Ты принес нам масло, — сказала Анна, чтобы перевести разговор на что-нибудь другое, — и мы за это благодарим твою мать.
Она встала, и что-то принесла из комнаты.
— Вот, возьми кусок копченого мяса и отнеси своим родителям, чтобы они не обиделись на нашу неблагодарность.
Но Филипп отказался, широко растопырив руки.
— Я не возьму! — и повторил — Этого мяса я не возьму, тетя! Если же мне вдруг что-нибудь понадобится, я сообщу тебе об этом.
Не отрываясь, он смотрел на Марию, которая медленно покраснела до корней волос.
Анна встала.
— Племянник, — сказала она обескровленными губами, — передай от нас привет родителям. Я очень благодарна твоей матери.
Твердыми шагами она подошла к двери, широко распахнула ее и стояла на пороге, пока Филипп не покинул дом.
Прошло много времени, прежде чем три женщины вышли из состояния оцепенения. Молча они вынули лучину из подставки и перенесли ее в комнату. Они долго не могли уснуть, ворочаясь и глядя в темноту, мучимые неясными, тревожными мыслями.
Несколько дней спустя после посещения Филиппа в Лионе вспыхнул пожар, опустошивший четверть города. Спасти домик Анны также не удалось. Девочки смотрели на пылающие балки и плакали: они теряли кров, под которым им жилось уютно и спокойно. Рене, помогавший при тушении пожара, взял Анну с дочерьми к себе в дом.
Они переселились в чердачную комнату, как и вначале, и снова оказались без имущества. Но теперь все было по-иному.
Жан сидел у очага, пуская слюни, и больше не понимал обращенных к нему слов. Место хозяина теперь занял Рене, который стал еще более замкнутым. Лишь иногда он печально глядел на Марию.
Угрюмый Филипп сидел рядом с Рене на длинной стороне стола. Тетя же заняла торец, как хищная птица — свое гнездо. Мария сидела напротив Филиппа.
Шутника Андре с ними не было, он жил в Шартре, женившись на дочери каменотеса. Лишь старый морщинистый слуга был приветлив, как прежде.
Необходимая самооборона
Среди подмастерьев был один работящий и добросовестный человек. Его усеянное веснушками лицо обрамляла лохматая рыжая борода. Несмотря на это, оно казалось симпатичным, так как в нем отражались приветливость и честность. Он появлялся рядом с Леной при любой возможности. Может быть, здесь начиналась любовь? Марии бы очень этого хотелось. Ведь и Лена не была ограждена от преследований Филиппа.
— Мама, — сказала Мария поэтому как-то вечером, — если к Лене придет жених и окажется порядочным человеком, выдай ее за него замуж, даже если он не будет мастером.
— Я знаю, кого ты имеешь в виду, Мария. Я тоже считаю, что в нашем положении ничего лучшего желать невозможно.
Несколько дней спустя Франсис, рыжий подмастерье, пришел свататься к Лене. Мария приготовила вечером гречневую кашу и поставила сковородку на середину стола. Франсис без всякой робости посмотрел Анне в глаза и сказал:
— Госпожа, перед тем как съесть ложку каши, я хочу тебе признаться, что желаю взять в жены Лену. Поразмысли и как можно скорее извести меня, подойду я тебе в качестве зятя или нет.
Лена низко опустила голову. Уши ее сильно покраснели.
— Я тебе скажу об этом завтра, — серьезно пообещала Анна.
Но тетя воскликнула:
— Что? Ты выдашь свою дочь за подмастерье? Тебе, наверное, нужен тот, кто будет считать свои веснушки вместо денег?
— Если уж речь зашла о женитьбе, — тут же закричал Филипп, — то слушай, тетя: я страстно желаю жениться на другой твоей дочери! И мне ты должна дать ответ раньше, чем подмастерью, потому что она старшая, а младших никогда не выдают замуж раньше! Анна и ее дочери, услышав эти слова, побледнели. Рене сжал губы. Он внимательно следил за происходящим.
Мария почувствовала страшную боль в груди. Некоторое время она боялась задохнуться. Ей показалось, что за столом сидит не она, а какая-то другая девушка, лишь внешне похожая на нее. Губы у Марии онемели, во рту пересохло, а язык так отяжелел, что она не могла вымолвить ни слова.
Рене заметил в ней эту перемену. Когда Мария обратила к нему свои глаза, они были совершенно безжизненные и пустые, а потом наполнились слезами. Очень медленно она кивнула Рене.
Старуха заковыляла к очагу, раздула жар и добавила хворосту. Никто больше не обращал внимания на Анну, пообещавшую дать Филиппу ответ на следующее утро.