Филин таращил нарисованные глаза, с которых облупилась почти вся краска, и не знал, что сказать в такой ситуации: серьезное или смешное.
— Меня зовут Дон Кихот, — отозвался железный человек, напрягая непослушные губы. — Я — рыцарь и мой долг помогать всем, кто в беде. Я рад, что храбрый Чиврик освободил тебя. Прячься ко мне под панцирь, малыш. Мы не дадим тебя в обиду.
— Чиврик — настоящий герой! — объявила Катруся. — И Лучший Друг Ржавых! Он спас Удивленыша.
Воробей, распушив все свои перышки, подтолкнул существо-облачко к Дон Кихоту.
— Ржавые спрячут тебя. А потом мы найдем твою хозяйку, и ты вернешься к ней.
— Ах, какие вы все милые! — воскликнул Удивленыш, обнимая воробья. — Без вас я бы пропал.
Он тревожно посмотрел на Сторожевую башню, где отсыпался мерзкий Наплеватель, и спрятался на груди у рыцаря.
Устав даже от такого непродолжительного разговора, Ржавые опять застыли — неподвижно и немо. Только Катруся, в ведрах которой катались мальчишки, крутилась и скрипела на весь городок.
О бегстве узника неприятелю стало известно после полудня.
Из Угловой башни, в которой держали взаперти Удивленыша, послышался визг, похожий на поросячий, звяканье пустой консервной банки.
Дон Кихот, который был выше всех и дальше всех видел, с улыбкой объявил:
— Черный Сквозняк стражника стегает. Проспал Фу-ты все на свете.
Через несколько минут Черный Сквозняк заявился на площадку.
— Раз-нес-с-су! — злобно просвистел он. — Подставляйте бока, железяки.
Он с лёта бумкнул в живот Клементины, погромыхал лапами Куровосьминога, но, ударившись о ведра Катруси, выдохся, закружился в центре площадки.
— С-слу-у-ушайте меня, — с подвыванием заговорил он, поднимая свою змееподобную голову. — Пленник — наш Ис-с-сконный Враг. Если вы до вечера не вернете с-создание, вс-сем вам с-с-смерть! С-с-слово С-с-сквоз-з-зняка!
Он снова крутнулся на месте и, подняв пыль, улетел.
— Подумаешь, напугал, — презрительно заявила Клементина. — Лучше смерть, чем такая жизнь. Чтоб меня, красивейшую из красивых, называли Уж-ж-жасной…
— Не бойтесь, друзья, — подал голос Дон Кихот. — Ничего они нам не сделают. Мы все же железные.
— Странно, что сам Наплеватель не заявился, — заметил Куровосьминог. — По-видимому, он что-то сильно недоброе замышляет.
— Я его ночью одним крылом зашибу, — зловеще пообещал Филин. — Тоже мне — плесень из бутылки.
Все засмеялись, и Удивленыш, чье сердце буквально заледенело за последние сутки от холода и страха, вдруг понял, что он среди друзей и как бы ни сложилась его судьба, уж Черными Словами пытать его больше не будут.
В это время на площадке появились Фу-ты и Ну-ты.
Первый стражник едва ковылял. Лицо его горело от пощечин Сквозняка, спина горбилась. Зато Ну-ты шел и едва сдерживал злорадную ухмылку. Он был доволен, что Фу-ты наконец-то крепко досталось.
— Вот мы вас сейчас разрисуем, — сказал Ну-ты. — От вас все дети будут шарахаться. Как увидел, так и заика.
Он достал кусок угля, кроша и обламывая его, перечеркнул крест-накрест бок Клементины.
Фу-ты молча принялся пачкать и без того невзрачную фигуру Куровосьминога.
— Мы вам, железяки, такую красоту наведем, что Человек с Зеленой Папкой вмиг вас в металлолом отправит, — пообещал зловредный Ну-ты.
Углем и мелом они разрисовали всех Ржавых, а Фу-ты, который, наверно, вспомнил порку и обозлился, еще и водой побрызгал. Ну-ты тряпкой растер их «художества», чтобы страшней было, и стражники вернулись к Сторожевой башне.
— Это уж-ж-жасно! — воскликнула Клементина. — Я сгорю сейчас от стыда.
— Тоже мне придумала — «сгорю от стыда», — насмешливо ухнул Филин. — Ты железная. Это все равно, что из меня сварить суп.
— Тихо, друзья! — насторожился вдруг рыцарь. — Что бы это значило?
Из наполовину разрушенного входа в Сторожевую башню выскочили, как ошпаренные, прислужники Врага, ударили в свои барабаны — пустые консервные банки.
Вслед за ними, морщась даже от неяркого солнца, наружу выбрался мерзкий Наплеватель.
Он покрутил ветошью-головой, повернулся к Ржавым и несколько мгновений изучал их — ощупывал каждого взглядом. Его красные, выпученные, словно у рака, глаза горели яростью.
Банки-барабаны выдали последнюю дробь.
Наплеватель, прихрамывая и оглядываясь, прошел переходной мостик, спустился по лестнице и, ловко перепрыгнув через декоративный заборчик, скрылся за ближайшим домом.
— Куда это он? — встрепенулась дремавшая до сих пор Карета.
Она поскрипела ржавыми рессорами и безо всякой связи с происходящим добавила: