Это слово сразу пошло в ход — его можно было услышать на каждом шагу.
«Мне кажется, я начинаю завоевывать их симпатии, — писал капитан своей невесте Кристине Моллендорф. — День ото дня они все охотнее идут на сотрудничество со мной».
Он не знал тогда, да так никогда и не узнал, что Бомболини тоже выработал свою политику и даже подыскал ей название: «Активное сотрудничество» (так у него было записано). Мы должны были не только идти навстречу немцам, но предупреждать их желания и исполнять их приказы не из-под палки, а с охотой и рвением.
Эти первые недели в Санта-Виттории все только и делали, что улыбались. Мы каждую минуту улыбались солдатам, и они, хотя им полагалось сохранять суровость, невольно начинали улыбаться нам в ответ. То и дело слышалось «доброе утро» или «добрый вечер». Мы узнали имя капитана и немедленно пустили его в ход: «Доброе утро, капитан фон Прум», «Как вы себя чувствуете сегодня, капитан фон Прум?» Когда капитан шел по Корсо Кавур, только и слышно было: «Фон Прум, фон Прум», — словно яблоки сыпались в бочку.
А затем у нас появились Бригады Веселого Досуга. Наши молодые парни разбились на группы и по очереди пили с немецкими солдатами, играли с ними в карты и улыбались им. Встречи происходили в конторском помещении винного погреба, куда поставили на постой солдат, и место это было как нельзя более удобным. Вино у них под боком, говорил Баббалуче, так где же и сидеть кроликам, как не у входа в огород?
Люди спрашивали:
— Ну как они — заглядывают туда? Перелезают через ограду?
А ребята из Бригад Веселого Досуга отвечали:
— Заглядывают. Пощипывают помаленьку.
Однако немцы только посматривали на вино и почесывали скулы, но не прикасались к бутылкам. Бригады Веселого Досуга приходили посменно. Одни забегали поутру, чтобы помочь немцам опохмелиться граппой, другие — в полдень, чтоб немножко подкрепиться с ними рюмкой вермута, а потом кто-нибудь приносил бутылочку вина к обеду, а затем, после того как солдаты вздремнут часок, необходимо было слегка освежиться, и уж только вечером приступали к основательной выпивке и игре в карты. В результате всех этих мероприятий немцы стали держаться с итальянцами по-приятельски и большую часть времени находились под хмельком, а некоторые просто были пьяны с утра до ночи. Развалившись вечером на своих солдатских одеялах, они глядели на нас голубыми пьяными коровьими глазами и улыбались.
Есть у нас поговорка, и, похоже, правильная: «Характер слуги хуже всех знает его хозяин». Капитан фон Прум не видел того, что происходило у него под носом. Туфа высказался по этому поводу так: «Лишь в ту минуту, когда жизнь офицера находится в опасности, он узнает, чего стоят его солдаты».
Мысли фон Прума были заняты другим. Первые успехи, одержанные им на пути к «бескровной победе», наполняли его ликованием. Действительность превзошла все его самые радужные мечты. События развивались столь успешно, что он в конце концов почувствовал необходимость поговорить с этим итальянцем, с мэром, и как-то вечером, на восьмой день своего пребывания в городе, призвал к себе Бомболини.
— Вы все так усердно сотрудничаете с нами. Почему? — спросил фон Прум. — Этому должна быть какая-то причина. — Он предполагал, что его слова застанут мэра врасплох.
— Причина ясна, — сказал ему Бомболини. — Это все наше своекорыстие, я так считаю. Если мы будем идти вам навстречу, вы, может, не станете обижать нас. Во всяком случае, мы на это рассчитываем. Мы даже надеемся, что вы нам поможете.
Что на это скажешь? Капитану оставалось только признать, что это вполне реалистический и вполне здравый взгляд на вещи.
— Эта война — не наша война, — сказал мэр. — Нам все равно, кто в ней победит, кто проиграет. А мы от нее можем только пострадать, вот и все.
— Но вы же итальянцы.
— А нам от этого ни тепло, ни холодно, — сказал Бомболини. — Мы хотим одного: делать все так, чтобы нам было от вас поменьше вреда.
Созревший в голове фон Прума «План», о котором он не забывал ни на минуту, по-видимому, можно было осуществить даже легче, чем он предполагал.
— Значит, вы готовы сотрудничать с нами, несмотря на то, что мы немцы? — спросил он.
— Да нам все равно, кто вы такие, — сказал Бомболини. — Вы рассудите сами, герр капитан. Мы не испытываем к вам любви и не просим, чтобы вы нас любили. Мы с вами вроде как два партнера в игре, причем все козыри у вас на руках. Значит, наша задача — вести игру так, чтобы проиграть как можно меньше.
Немецкий офицер снова вынужден был признать, что у мэра очень реалистический подход к делу.
— Вы почешете спину мне, а я почешу вам, — сказал Бомболини. — Немножко вам, немножко мне. Вы одолжите мне вашего мула, я одолжу вам моего вола.
Все это можно прочесть в заметках капитана. Особенно понравилось ему последнее — насчет мула и вола. «Надо это использовать», — записал он.
«Ими руководит своекорыстие, — сделал он обобщающий вывод. — Надо играть на их чувстве самосохранения. Они любят себя больше, чем свою страну».
Это была не единственная их беседа. Всякий раз, когда они встречались, немецкий офицер подводил разговор все ближе и ближе к своему «Плану».
— Значит, вы готовы сотрудничать с немцами из чувства самосохранения?
— Первый долг каждого итальянца — позаботиться о своей шкуре, — сказал Бомболини. — Какая польза будет моей родине от того, что меня убьют? Верно я говорю?
— Очень зрелый образ мыслей, — сказал фон Прум. «Они по-своему поразительны, — писал фон Прум отцу — Разумеется, они достойны презрения, и вместе с ем им нельзя отказать в сильно развитом чувстве реальности. Сегодня этот шут Бомболини обратился ко мне с предложением. Он будет сотрудничать со мной во всем — он так и сказал: во всем, — если я буду заранее оповещать его о своих намерениях, чтобы он мог предложить наилучший способ осуществить то, чего я хочу, с наименьшим для них ущербом. Он созревает прямо на глазах. Я приготовил для него маленькую проверку — надо прозондировать глубину его искренности».
Проверка сводилась к следующему: было предложено провести инвентаризацию города Санта-Виттория — подсчитать все дома, всех жителей, всю имеющуюся в наличии технику, все сельскохозяйственные орудия, а также количество бутылок вина в Кооперативном винном погребе.
— Вина? — переспросил Бомболини. — А зачем вина?
— Да, и вина. Это тоже имущество, — сказал немец. — Почему это тебя удивляет? Это же ваш источник существования.
— Да, но ведь вино… Ну, вы понимаете, для нас вино… — пробормотал Бомболини и осекся.
— Ты хотел сотрудничать со мной, — сказал фон Прум. — Ты же сам пришел ко мне.
Бомболини пожал плечами.
— Там очень много вина, — сказал он, — Мы не настолько хорошо умеем считать.
— Тогда мы сами сосчитаем бутылки. А вы считайте все остальное.
— Нет! Ну, нет! — поспешно сказал Бомболини. — Мы сосчитаем бутылки. Если вы начнете их считать… нет, это не годится. Народ будет нервничать.
В этот вечер капитан записал в своем дневнике: «Он проглотил приманку и попался на крючок. Трауб говорит, что он будет лгать, лгать и изворачиваться. Не знаю. Боюсь, что Трауб прав, но поглядим. Инвентаризация начнется сегодня вечером».
— Какую цифру ты ему назовешь? — спросил у Бомболини Старая Лоза.
— Сколько там всего бутылок?
— Триста семнадцать тысяч, — ответил старый винодел.
— Сам не знаю. Еще не решил, — сказал мэр.
— Скажи ему, что там двести тысяч, — предложил Пьетросанто. — Он все равно никогда не узнает.
Все нашли, что Пьетросанто прав.
Не удивительно ли? Поначалу все мы хотели только иного — спасти вино, замурованное в Римских погребах, и готовы были отдать все вино из «кроличьего огорода». Но дни проходили за днями, а немцы не спускались вниз и не заглядывали в погреба у подножия горы, и тогда у людей зародилась надежда, что им удастся спасти от немцев хотя бы половину неспрятанного вина тоже. Но Бомболини был помудрее остальных. На следующий вечер он отправился к капитану в его штаб.