— Мне очень неприятно, что я вынужден беспокоить вас в такой день, — начал Бомболини и запнулся от смущения. Он едва не брякнул: в день вашего бракосочетания. Он рассказал капитану о том, что творится в городе.
— Если вы решили снова брать заложника — а это вы совсем плохое придумали, — сказал Бомболини, — так люди просят: выберите уж поскорее кого-нибудь. Пока вы не выбрали, весь город чувствует себя обреченным. А мы достаточно намучились и без этого.
По мнению Бомболини, его слова должны были рассердить немца, но он с удивлением увидел, что фон Прум смотрит на него и улыбается.
— Выбор, в сущности, должен был бы с самого начала пасть на другого, — сказал фон Прум. — На тебя, Бомболини.
Такая мысль — что он может стать заложником — ни разу не приходила мэру в голову.
— Нет, — сказал он. — Это совсем неумно придумано. — Капитан рассмеялся, но Бомболини был серьезен. — Город потеряет хорошего правителя. Без меня здесь могут начаться серьезные беспорядки.
И это действительно было так.
— А кого же ты тогда предлагаешь? — спросил фон Прум. — Есть у тебя такой враг, которого бы ты хотел подвести под расстрел? Может быть, ты хочешь получить право выбора?
Бомболини слышал шаги Катерины в соседней комнате, и ему было любопытно, долетает до нее их разговор или нет. «Понимает ли она, — думал Бомболини, — что следующая жертва будет на ее совести?».
— Я считаю, что сделать надо так, как мы делали прежде, — сказал он. — Передать все в руки господа бога. Пусть он сам выберет.
— Опять взять первого, кто выйдет на площадь?
— Нет, нет, теперь уж они на площадь носа не сунут, — сказал мэр. — Я думаю о другом. Пусть будет лотерея.
Он заметил, что эта мысль понравилась капитану.
— Надо положить записочки с именами всех граждан в бочку из-под вина, а священник пусть тянет жребий.
Участие в этом деле священника, по-видимому, понравилось немцу еще того больше.
— Можно назвать это «Лотереей смерти», — сказал он. Оба несколько раз повторили эти слова про себя: «Лотерея смерти!» Слова звучали очень волнующе.
— А ваш священник согласится на участие в таком деле? — спросил фон Прум.
— Да, да, — сказал мэр. — И тогда все будет в руках божьих. Не важно, кто станет тянуть жребий из бочки. — Господь сам решит, кому должен достаться выигрыш.
— Я хочу, чтобы этим занялся священник, — сказал капитан фон Прум. — Странное ты употребил слово: «выигрыш». А что, если выигрыш достанется тебе?
— Разве кто-нибудь верит, что можно выиграть в лотерее?
— А если все-таки тебе? — Бомболини пожал плечами.
— Что поделаешь? — сказал он. — Значит, такой правитель, как я, не угоден господу богу.
Немец повернулся к двери в соседнюю комнату.
— А что, если господь бог изберет Туфу? — громко, так чтобы Катерина могла его услышать, крикнул он. — Это будет забавно, не правда ли? Что ты тогда сделаешь?
— Тогда я поклянусь, что уйду от тебя.
Фон Прум улыбнулся, и Бомболини, к своему удивлению, почувствовал, что улыбается тоже.
Прежде чем покинуть капитана, Бомболини совместно с ним выработал правила лотереи. Женщин и детей решено было не включать. Почетное право участвовать в «Лотерее смерти» предоставлялось мужчинам от шестнадцати до шестидесяти лет, иначе говоря — мужчинам призывного возраста, в соответствии с указом итальянского правительства для северных областей Италии.
— А время?
— Завтра утром — так, чтобы люди могли потом пойти работать, — сказал Бомболини.
На том и порешили.
Когда мэр был уже у дверей, его окликнула Катерина. Бомболини вернулся и стал у порога ее комнаты.
— Он уже знает? — спросила она. — Как он это принял?
Бомболини сказал, что Туфа очень утомлен и измучен, но ему еще ничего не известно.
— Ты думаешь, он поймет? — спросила Катерина, и вопрос этот очень удивил Бомболини.
— Ты же знаешь Туфу. Знаешь, какой он, — сказал Бомболини.
— Не могла же я допустить, чтобы он умер, в то время как у меня была возможность спасти его.
— Все это не имеет значения, — сказал Бомболини, — Так или иначе ты наставила ему рога.
— Но он же взрослый человек, — сказала Катерина. — Побывал на своем веку в разных местах.
— Да, но родился он здесь, — сказал Бомболини. — Чтобы спасти ему жизнь, ты запятнала его честь.
— Я люблю его.
Бомболини просто рассмеялся ей в лицо — как может она так ничего не понимать?
— Это не имеет значения, неужели ты не понимаешь?
— И Туфа любит меня.
— И это не имеет значения, — сказал Бомболини. — Ты поступила не по правилам.
Когда Бомболини ушел, его место у порога занял фон Прум.
— По-твоему, мэр в самом деле верит, что бог укажет, какое имя вытащить из бочки? — спросил немец.
— Конечно, верит. Так уж здесь устроены люди.
— Они удивительно простодушны, верно? И удивительно ребячливы.
— Да, они очень простодушны и очень ребячливы, — сказала Катерина.
Не прошло и часу, как Бомболини уже созвал совещание Большого Совета. Они собрались в храме святой Марии Горящей Печи, и, чтобы не привлекать к себе внимания, все входили туда поодиночке, через боковой придел. Им предстояло избрать того, на кого должен будет пасть жребий.
— Мне неприятно это говорить, потому что я восхищаюсь тобой, Бомболини, — сказал один из стариков, — но в такое грозное время, как сейчас, разве не должен правитель оказать услугу своему народу?
Бомболини почувствовал большое удовлетворение, когда члены Большого Совета дружно забаллотировали эту идею, прежде чем он успел что-либо ответить. Не так-то просто отказаться от роли мученика, когда тебе ее навязывают.
Было прямо-таки удивительно слышать, как много людей, по мнению членов Большого Совета, были не только достойны того, чтобы отдать жизнь за свой город и за вино, но и готовы отдать ее, не возроптав.
— Взять хотя бы Энрико Р., — сказал один из членов Большого Совета. — У него нет друзей, нет земли, он никому ничего не должен. У него нет никакого серьезного резона цепляться за жизнь. Я уверен, что, если только мы его попросим, он будет рад сделать это для нас.
— Ты забываешь, — сказал другой член Большого Совета, — что Энрико, между прочим, женат на моей сестре. Она никогда ему этого не позволит.
Тогда они принялись рассматривать по очереди каждого занесенного в книгу падре Поленты. Когда им попадалась фамилия одного из членов Большого Совета, у них хватало такта просто не называть ее и переходить к следующей. Когда же им попадалась какая-нибудь казавшаяся подходящей фамилия, они принимались обсуждать обладателя, и кое-какие слова, произнесенные в эту ночь в храме святой Марии, будь они повторены когда-нибудь потом и даже сейчас, несомненно, послужили бы поводом для вендетты и привели бы к такому кровопролитию, какого еще не бывало в наших краях. Наконец им показалось, что в лице Н. они нашли нужного человека, что лучшего «победителя» в предстоящей лотерее им не сыскать.
Никто не любил Н., и сам Н., насколько это было известно, тоже не любил никого. Он был презираем даже в своей собственной семье. Если бы жребий пал на Н., его родственники устроили бы по этому случаю пир. Н. владел хорошим участком земли, хорошими виноградниками, которые раскинулись уступами по склону горы на большом пространстве, и у него было много доброго вина.
— Н. хорош еще тем, — сказал Бомболини, — что как бы ни был он плох, но человек он храбрый.
— И скупой как черт, — сказал Пьетросанто. — Скорее умрет, чем отдаст этим сволочам хоть каплю вина.
Однако тут же кто-то указал на то, что Н. состоит в кровном родстве с пятьюдесятью шестью гражданами Санта-Виттории, и некоторые из них, как известно, не в своем уме. И Фунго — дурачок и Рана-Лягушонок тоже, между прочим, состоят в родстве с Н., и это ни для кого не секрет. Так разве можно поручиться, что тому или другому из них не будет в его безумии какого-нибудь видения или иного откровения свыше и он не побежит к немцам, дабы спасти жизнь Н. или хотя бы его душу?
И вот в результате этих дебатов одно имя стало все чаще и чаще подвертываться всем на язык и в конце концов стойко утвердилось на бумаге.