— Тебе на твоем мотоцикле никак туда не взобраться, — сказал ему Неразобрать. — Давай, если хочешь, я отнесу. Я все равно иду сейчас наверх.
Молодой солдат поглядел на крутую Корсо, на ряды каменных ступеней и отдал Неразобрать пакет.
— Из рук в руки, — сказал он.
— Я уже слышал, — сказал Неразобрать.
Но он не сразу поднялся наверх. Он заглянул сначала в контору винного погреба и опохмелился граппой с ребятами из Бригады Веселого Досуга, после чего пакет перешел в руки Паоло Лаполлы, который и понес его дальше вверх по Корсо и прежде всего, разумеется, принес Бомболини. Но никто не смог прочесть ни слова. Только Роберто, зная английский язык, сумел догадаться о смысле двух-трех слов.
— Могу вам сказать одно: здесь что-то насчет вина, — сообщил Роберто.
Баббалуче был просто вне себя.
— О боже милостивый! — закричал он. — Ну что у нас за страна! Убить нас мало! Что бы с нами ни сделали — так нам и надо. Вот вам, пожалуйста: к нам в руки попал важный документ неприятеля, а мы, черт побери, так глупы, и так тупы, и так невежественны, что даже не можем прочесть, что тут написано.
Только много-много позже узнали мы о том, что стояло там, в этой бумаге, но я все раскрою вам сейчас.
«Фон Прум!
Вам представляется случай заработать медаль! Настало время раздобыть вино. Пусть род Шмидта фон Кнобльсдорфа получит право гордиться Вами.
Шеер
Должен признаться, Вы меня удивили. Я был убежден, что Вы будете взывать о помощи и просить подкрепления. Как Вы справляетесь с ними там, в горах? Впрочем, самое трудное испытание предстоит Вам, разумеется, теперь».
Вторая бумага содержала официальное предписание о конфискации вина.
Все утро они ждали, какие шаги предпримет фон Прум. После обеда он призвал к себе Бомболини.
— Сядь, — сказал он.
Это был первый случай, когда капитан позволил мэру сесть в своем присутствии.
— Я считаю, что до сих пор наша совместная работа протекала вполне удовлетворительно, — сказал фон Прум.
Бомболини не мог не отдать должного капитану — его умению без околичностей подходить прямо к делу. Любому итальянцу потребовалось бы не меньше шести рюмок аперитива, чтобы разговор мог перейти в такую плоскость.
— Я нахожу, что наши совместные действия были вполне реалистичными и здравыми, — сказал немец. Он особенно подчеркнул слово «реалистичными». — Как-то раз ты сказал мне кое-что, а теперь я повторю это тебе. Я одолжил тебе своего мула, а ты одолжил мне своего вола — вот одна из причин, почему у нас все шло гладко.
«Разница только в том, — подумал Бомболини, что ты, сукин сын, хотел украсть моего вола». Он кивнул. Капитан взял со стола приказ о конфискации, который мы не сумели прочесть.
— Прочти это, можешь? Бомболини ответил, что не может.
— Жаль, это облегчило бы мне задачу. — Капитан встал и отвернулся от Бомболини. — Ты волею судеб представляешь гражданскую власть в этом городе, а я волею судеб — солдат. Что должен делать солдат?
Бомболини молчал. Немец повернулся к нему.
— Солдат исполняет приказ. Я хочу, чтобы ты сейчас запомнил одно. Я бы лично не хотел этого делать. Это не по моей части. Но я — солдат и должен исполнять приказ.
«Два-три аперитивчика пришлись бы сейчас очень кстати», — подумал Бомболини. От вчерашней выпивки у него все еще шумело в голове.
— Бесспорно также и то, что мы находимся в состоянии войны друг с другом.
— Я позабыл, — сказал Бомболини.
— А на войне всегда кому-то достается. Кто-то что-то теряет, кто-то за что-то должен расплачиваться.
Тут Бомболини понурил голову.
— Я знаю, кому приходится расплачиваться, — сказал он.
— Я прошу тебя проявить в этом вопросе зрелость, — сказал фон Прум.
— Понятно. Зрелость, — сказал Бомболини. — Так чего же они хотят?
Столь прямо поставленный вопрос спутал капитану все карты, испортив тщательно разработанный им план подхода к делу, и он на мгновение растерялся. Многие не сумели бы выйти из положения — во всяком случае так, как сделал это фон Прум. Он в конечном счете сумел обернуть все к выгоде для себя.
— Им нужно вино, — сказал он. — Достаточно ли ты крепок духом? В состоянии ли ты выслушать меня?
Бомболини кивнул.
— Им нужно ваше вино.
Мне кажется, нет нужды описывать здесь все, что проделал после этого Бомболини. Он сделал то, чего от него ждали, то, что он репетировал во сне каждую ночь начиная с первого дня, когда решил спрятать вино. Он прижал ладони к груди, словно его ударили в самое сердце, и закричал:
— Вино? — Он сдавил обеими руками грудь в области сердца. Он сдавил ее так, словно выжимал сок из грейпфрута. — Они хотят отнять у нас вино? — воскликнул он и упал на пол.