Это было только начало. Сейчас даже как-то неловко вспоминать все, что он делал: как он выбежал на площадь и сунул голову в фонтан, и как он кричал, и плакал, и бился головой о камни, и как одним духом опорожнил целую бутылку вина, восклицая: «Нет!.. Никогда!.. Нет!.. Нет!.. Никогда!.. Нет!.. Это слишком!.. Слишком!» А потом, словно телок, который, очумев, сорвался с привязи, после того как его огрели кувалдой по голове, но не добили, наш мэр, Дико вытаращив глаза, помчался обратно, влетел в штаб и повалился без чувств — так уж у него было запланировано — на каменный пол дома Констанции, дабы дать капитану возможность продолжить начатый разговор.
Он подал сигнал. Все, конечно, сразу это поняли. Кролик перескочил через ограду. Кролик забрался в «огород». Кролик грызет салат. Кролик давится от жадности.
— Ради всего святого! — вопил Бомболини. — Вино — наша жизнь!
— Сейчас же прекрати! — приказал фон Прум. — Я призвал тебя, рассчитывая на твою зрелость.
— Но, боже правый! Вино! Вино! Вино!
Немец наклонился к нему. Он понизил голос почти до шепота.
— Ты не понимаешь, я еще не все сказал, — прошипел он. — Выслушай меня до конца.
— Вино! Плоть и кровь моего народа! — Мэр попытался сесть. — Капитан фон Прум! Прошу вас, лучше застрелите меня, прикончите меня сразу!
Но капитан не пожелал его слушать. Прежде чем прибегнуть к силе, он решил пустить в ход последний козырь.
— Я хочу сделать тебе предложение, — сказал он. Бомболини нашел наконец в себе силы приподняться и сесть на полу.
«Конечно, говоря это, я уже знал заранее, что «макаронник» захочет меня выслушать, — записал впоследствии фон Прум. — Глаза у него загорелись, слезы высохли, он развесил уши. Они все одинаковы, все торгаши в душе».
И капитан произнес заранее приготовленные слова: город в виде компенсации за то, что его оккупировали и тем самым взяли под защиту, должен сдать немецкой армии свои запасы вина.
— Получается, значит, что ты плати насильнику за то, что он спал с твоей женой, — сказал Бомболини.
— Только часть вина будет взята в виде компенсации, а часть будет рассматриваться как заем, который германское правительство возвратит с процентами, как только мы выиграем войну.
— А если вы ее проиграете? — спросил Бомболини. Тут фон Прум перешел к своему предложению. Ввиду того что с транспортом день ото дня возникает все больше и больше затруднений, каждый город, который сам, добровольно, доставит свое вино на железнодорожную станцию Монтефальконе, получит возможность часть вина оставить себе.
— Какую часть? — спросил Бомболини.
Для начала капитан сказал: «Двадцать пять процентов».
— Я не могу предлагать моему народу, чтобы он ограбил и обесчестил себя за такую малость.
— Но я могу принудить его к этому силой.
— Ну нет, сила тут не поможет, — сказал Бомболини, и немец знал, что мэр прав.
— Я хочу вас спросить: какой-нибудь другой город уже пошел на это?
Немец честно признался, что такого города нет.
— Ну, тогда надо пополам: половину вам, половину нам.
— Это слишком много, — сказал немец. — Я не уверен, что в Монтефальконе на это согласятся. — Он подошел к окну и поглядел на площадь. Бомболини оставалось только надеяться, что на площади не стоит народ и не глазеет на окна дома Констанции. Когда немец отошел наконец от окна, на губах его играла улыбка.
— Ну, что ж. Вол за мула и мул за вола, — сказал он. — Придется нам помочь друг другу.
В этот вечер в Санта-Виттории все воспряли духом. Да и фон Прум ликовал в душе, хотя и вынужден был скрывать свою радость.
— Ты понимаешь, что это значит? — вопросил он фельдфебеля Трауба. — Ты в состоянии охватить своим умом все значение происходящего?
Но Трауба больше беспокоило другое: а что, если игроки и выпивохи не захотят теперь больше с ним знаться? Ему пришлась по душе их компания, и он, как и все прочие солдаты, с нетерпением ждал вечера, когда можно засесть за карты и выпивку. Это ограбление итальянцев было ему совсем не по нутру. Поэтому он был крайне изумлен и обрадован, когда в тот вечер итальянцы, как обычно, пришли в контору.
— Мы понимаем, что вы — солдаты и должны исполнять приказ, — сказал один. — Мы за это на вас не в обиде. У кого карты?
Они в тот вечер даже прихватили с собой граппу.
Все в городе были довольны, и хорошее расположение духа не покидало нас до утра следующего дня, когда нам предстояло отправиться с нашим вином в Монтефальконе. Оно удержалось даже после того, как стало известно, что в приказе, который фон Прум показал Бомболини, предписывалось реквизировать только половину всего вина.