Около полудня фельдфебелю Траубу пришла в голову мысль насчет священника, и он поспешил к капитану фон Пруму.
— Священник не может соврать, герр капитан, — сказал фельдфебель. — Спросите его, где вино, и он вынужден будет сказать вам правду. Иначе гореть ему после смерти в вечном огне.
— В Германии священники не лгут, — сказал капитан, — а в Италии лгут. Но все равно, приведи его.
Полента испугался, когда за ним пришли: он боялся физической боли и страшился того, что с ним могут сделать.
— Ложь — великий грех, — сказал ему фон Прум, — и как служителю святой римско-католической церкви тебе запрещено лгать. Ты знаешь, где вино? Полента в изумлении воззрился на него.
— Заметь, святой отец, — добавил фон Прум, — я не прошу тебя указать, где вино. Я только спрашиваю тебя, знаешь ли ты, где оно.
Полента пожал плечами и кивнул в сторону Кооперативного винного погреба.
— Вино там, — сказал он.
Тогда принесли Библию и велели священнику положить одну руку на сердце, а другую — на Священное писание.
— Спрашиваю тебя еще раз — как священнослужителя, как посредника между богом и людьми, ибо ты не можешь сознательно согрешить перед лицом господа: знаешь ли ты, где вино?
— Нет, — сказал Полента. — И как священнослужитель даю вам в этом слово. А чтоб вы были совсем спокойны, добавлю еще кое-что.
Полента захватил с собой крест, чтобы в случае нужды прикрыться им, как щитом, и сейчас он поднял его и благословил немцев.
— Этот крест сделан из дерева Истинного Креста, — сказал падре Полента. — Я заплатил за него пятьсот лир, это крест священный. И вот на этом кресте — бог мне свидетель! — клянусь, что другого вина здесь нет.
Фон Прум с размаху ударил по кресту и выбил его из руки священника.
— Гореть тебе в аду за эту ложь, — сказал он.
Солдат эта история озадачила. Их озадачило, что капитан вышиб крест у священника, озадачили и ответы Поленты.
— Да им ведь ничего не стоит соврать, — успокаивал солдат фельдфебель Трауб. — Священники — такие же люди, только ходят в юбках.
— Не знаю. Что-то тут непонятное, — сказал Хайнзик. — Ведь он же носит сутану, и вот он заявил нам: «Здесь нет другого вина». — И Хайнзик покачал головой.
— Ну разве мог он держать вот так святой крест, сделанный из Истинного Креста, и врать?! — сказал рядовой Гётке.
— Врать-то они, конечно, иной раз и врут, но не тогда, когда у них крест в руке, — сказал рядовой Неразобрать. — Если человек соврет, поклявшись на кресте или на Священном писании, бог непременно подаст знак — так, чтоб все видели. К примеру, скажем, у человека вдруг язык почернеет. Или слова застрянут в горле. Это все равно как соврать на исповеди. Сразу все станет ясно.
— Нет, обмануть с крестом в руке никак нельзя, — сказал Хайнзик. — Знаете, что я думаю? Я думаю, что никакого вина тут нет.
Цопф, который, взобравшись на водонапорную башню, подверг свою жизнь смертельной опасности, позволил себе сказать то, чего не посмел бы сказать никто другой.
— Я так считаю, что кое-кто не в своем уме, — сказал Цопф, и, как только Трауб отвернулся, — остальные согласно кивнули.
Хайнзик любил выпить и спьяну угольком из очага как-то начертал на стене их общей комнаты: «Ein feste Burg ist unser von Prvim».
Эта надпись до сих пор сохранилась. Лишь много позже мы узнали, что она означает: «Ну и твердыня же наш фон Прум».
— Лучше бы ты это стер, — сказал Трауб. — Солдаты в армии получают расстрел еще и не за такое.
Но Хайнзик только пожал плечами. Он был большим знатоком человеческой природы.
— Ему это польстит, — сказал он.
В тот день фон Прум, спустившись по Корсо с новой идеей, прочел эту надпись. Он окинул взором солдат, прятавших за спину бутылки с вином. В эту поистине страшную минуту все они узнали, что такое страх.
— Спасибо, — сказал капитан. — Ваши слова поддержали меня.
В тот день они: принялись копать землю вокруг склепа семейства Малатеста на кладбище за городской стеной.
Жители Санта-Виттории многому научились, глядя на то, что творилось с капитаном фон Прумом. Он стал для нас как бы живым уроком, и по сей день, когда кто-то мечется, пытаясь совершить невозможное, мы говорим, что «он вылитый фон Прум». Мы тогда этого не понимали, а вся его беда заключалась в том, что он не мог примириться с поражением. Так уж он воспитан, сказал Роберто.
Мы, например, если не можем получить того, чего хотим, — а это случается повседневно, — убеждаем себя, что нам оно вовсе ни к чему. И даже начинаем презирать то, чего добивались, — плевать-де нам на это. А ведем мы себя так потому, что не хотим быть смешными. Право же, смешно стремиться к недостижимому, а в таком городе, как Санта-Виттория, единственное, чем можно иной раз похвастать, — это тем, что ты не смешон.