Фон Прум повернулся и вышел из комнаты — мы видели, как он упругим, стремительным шагом пересекал площадь, направляясь к дому Констанции. Его словно подменили. Примерно через час мы услышали, как взревел мотор мотоцикла, и капитан фон Прум покинул Санта-Витторию.
— Надо мне вставать, — сказал Бомболини. И попросил Роберто оставить его на время одного, а жене передать, чтобы она принесла ему одежду.
Когда Роза Бомболини вошла с одеждой к нему в комнату, он уже вылез из постели.
— Ты слышала, что он сказал? — обратился к ней Бомболини. — Так что лучше уходи из города, прежде чем вернется капитан.
— Нет, — заявила Роза Бомболини. И стала помогать ему одеваться.
Все тело у него болело, он с трудом мог разогнуть спину, хотя били его только по лицу.
— Если ты сумел это вынести, — сказала Роза, указывая на его лицо, — то и я сумею.
Она стояла перед ним, скрестив на груди крепкие, могучие руки.
— Ты, значит, все-таки жалеешь меня? — спросил он.
— Нет, — сказала она, хотя понимала, что делает ему больно.
— Неужели даже в такое время ты не можешь сказать мне что-то доброе, хорошее?
— А по-твоему, я должна теперь жалеть тебя, потому что у тебя лицо расквашено, точно на него наступил мул?
Бомболини вздохнул — ему было тяжко и от усилий, которых потребовало от него одевание, и от ее слов; потом он положил руку на ее сильное плечо и попросил помочь ему сойти вниз.
— Ну, а когда-нибудь ты жалела меня? — Ему трудно было заставить себя продолжать, но он все-таки спросил: — Ты когда-нибудь… — Слова не шли у него с языка. — …Любила меня?
— Сама не знаю, — сказала Роза. И отвернулась. — Было, наверно, такое время. Но потом ты стал шутом, а женщины не любят шутов.
— Да, такие, как ты, не любят, — сказал Бомболини. — Завтра кого-то из нас убьют. И ты знаешь, что убить могут и меня.
— Это не значит, что я должна говорить тебе неправду, — сказала она.
— Да. Этого от тебя ждать не приходится, — сказал Бомболини.
Они вышли в помещение, где стояла винная бочка; Бомболини прислонился к ней и попросил дать ему стаканчик вина.
— Значит, когда все это кончится, если я — само собой — останусь в живых, ты не думаешь, что мы с тобой… м-м… могли бы начать все заново?
— Нет.
Ему опять стало обидно. В такой-то вечер, подумал он.
— Да перестань ты обижаться. Неужто никто из вас не может услышать ни слова правды, чтоб не обидеться? Неужто надо все время себя обманывать?
Он выпил еще стакан вина и потом спросил ее, зачем же тогда она вышла за него замуж.
— Ошиблась, — сказала она. — Глупая была. Итальянки все узнают на собственной шкуре, а потом уже поздно что-то менять.
— А с ней как будем? — И он ткнул пальцем в ту сторону, где находилась комната Анджелы. От вина он по обыкновению почувствовал себя лучше и подумал: чтобы легче пережить грядущие дни, надо все время быть слегка выпивши.
— Она выйдет замуж за американца.
— За Роберто? Абруцци?
— А разве здесь есть какой другой?
Бомболини от души рассмеялся — ну чего еще можно ждать от его жены! Так она отвечала ему всю жизнь, и он всегда смеялся, заранее зная, что она скажет. Когда они были моложе, он не обращал на это внимания, а когда стали старше, — не слушал ее.
— Он еще и сам этого не понял, но его к ней потянуло, — сказала Роза Бомболини. — И я стараюсь, чтоб они побольше были вместе. Я подталкиваю ее к нему — она этого не понимает, а он не против.
Бомболини вспылил.
— Но ты ведь даже не знаешь, что это за человек! — сказал он.
— А чем он не для нее? И потом он увезет ее в Америку, — сказала Роза. — Ну какая разница, что он за человек, если он увезет ее в Америку?
— А Фабио? Ты когда-нибудь думала о том, что Фабио делла Романья сохнет по твоей дочери, а он славный малый, и я обещал ему все, чего он захочет, за то, что он спас мне жизнь?
Произнеся эту тираду, Бомболини залпом осушил стакан вина.
— Фабио — итальянец. И потому он не годится для моей дочери. Давай, давай, пей вино. Напивайся.
Он налил себе еще.
— Нет среди итальянцев настоящих мужчин. Бомболини рассмеялся.
— Мне уже легче: значит, я не один такой, — сказал он.
— Итальянец непременно хочет чувствовать себя королем, а для этого он должен превратить женщину в мула.
— Я, между прочим, так с тобой не поступал.
— А ты и не смог бы.
— Нет, я просто не хотел. Ни к чему мне, чтоб ты превращалась в мула.
Она расхохоталась.
— Ты пытался, — сказала она. — Только я не далась.
Роберто разнес по городу слух об отъезде фон Прума, и люди собрались на площади в ожидании Бомболини. Все члены Большого Совета стояли возле фонтана — стояли молча, но чувствовалось, что им хотелось быть вместе.