— Хотя и одного было бы достаточно.
— О да, одного вполне достаточно, — сказал Отто. — Но когда их несколько, им приятнее. — Он, должно быть, имел в виду офицеров, по приказу которых ведется допрос.
— Мы возьмем пятерых, — сказал капитан фон Прум. И повернулся к Бомболини: — Ты слышал?
— Если одного достаточно…
— Пятерых, — сказал фон Прум. — Я хочу пятерых. — Он говорил холодно, твердо.
— Вы хотите его? — спросил Ганс, указывая на мэра.
— Нет, пускай останется наблюдателем, это вполне меня устраивает.
Ганс попробовал кожаные ремни. Он с силой потянул за них, раздался сухой треск, ремни были крепкие и держались крепко. Затем он проверил паяльную лампу — горячий синий язык пламени лизнул воздух. Откуда-то появился утюг, которого Бомболини не заметил, и Отто подержал его над пламенем лампы.
— Нет, мы им не пользуемся, — сказал Ганс фон Пруму. — Это оставляет улики. Но все очень боятся раскаленного железа.
— Одна эта мысль приводит их в содрогание. Мысль о том, что их будут жечь раскаленным железом.
— Особенно они боятся, что им будут прижигать подошвы ног.
— А ведь это вот, — Отто похлопал рукой по магнето, — куда хуже. И все же они больше боятся раскаленного железа.
— Go временем, когда у них накопится опыт, — сказал Ганс, — они станут уважительнее относиться к «Колючке». — По-видимому, у них так называлось магнето. — И станут молить нас о раскаленном железе.
— Но мы будем угощать их «Колючкой». — Они опять улыбнулись друг другу.
— Где же они, капитан? — спросил Отто. — У нас для них все готово.
Бомболини заметил, что весь дрожит мелкой дрожью и к горлу у него подступает тошнота; не то чтобы настоящая тошнота, а так вроде какой-то дурноты во всем теле — и в душе, и в сердце, и в мозгу. На площади по-прежнему не было никого, кроме немцев.
— Хорошо, — сказал фон Прум. — Мы предоставим судьбе еще минуты две, после чего придется просто пойти и взять кого-нибудь.
Они ждали молча; тишина нарушалась только металлическим позвякиваньем инструментов, которые Отто в нервном возбуждении перекладывал с места на место.
— Я всегда немного возбуждаюсь перед началом работы, — сказал он. — Никогда не знаешь заранее, что тебя ждет.
— И как они будут реагировать.
— Только не присылайте нам героев! — крикнул Отто, повернувшись к Бомболини. — С ними, знаете ли, тоска, с этими героями.
— Они появляются, сжав губы, с этаким вот видом, — сказал Отто. Он вскочил, встал в героическую позу и придал лицу высокомерное выражение. — Они делают такие вот глаза и стараются плюнуть в тебя взглядом.
— И тогда мы подсоединяем к ним клеммы, подпускаем немножко холодного огонька, и у них сразу развязывается язык, — сказал Ганс.
— И они начинают облизывать тебя глазами.
— Это очень грустное зрелище и, в общем-то, нудное.
— И очень противное, правду сказать.
— Я пошлю вам таких трусов, — неожиданно сказал Бомболини, удивив даже самого себя, — таких парней, которые наговорят вам столько небылиц и так будут пресмыкаться перед вами и улещать вас, что вы не разберете, где правда и где ложь.
— Чем больше нам говорят, тем больше открывают правду, даже когда лгут, — сказал Отто.
Фельдфебель Трауб поднялся на террасу и крикнул с порога:
— Появился один! Идет прямо через площадь. Эсэсовцы подошли к двери поглядеть, кого уготовила им судьба. Какой-то человек, спустившись по крутой улочке, ведущей из Верхнего города, остановился на площади. Увидав немцев, он не сделал попытки скрыться от них, а направился прямо к ним.
— А, великомученик, — сказал Ганс— Этот из породы великомучеников.
Они видели, как человек спросил что-то у ефрейтора Хайнзика, и тот повел его через площадь к Дворцу Народа.
— Ты обманул нас, — сказал Бомболини один из немцев. — Ты все-таки послал нам героя.
У ступенек террасы Хайнзик приостановился и подтолкнул человека вперед.
— Он говорит, что рад нас видеть, — сказал Хайнзик. — А я сказал, что мы ради видеть его.
Пришедший оказался Джулиано Копой, бывшим мэром Санта-Виттории. Заметив капитана фон Прума, он вытянул вперед руку, приветствуя его на фашистский манер.
— Да здравствует дуче! Да здравствует Гитлер! — выкрикнул он. — Почему вы не приходили так долго?
— О господи, это вот какой! — сказал Ганс. — Идейный преданный фашист. — Он повернулся к остальным. — Он все время нас ждал, вы слышали? Ну, теперь-то он нам все скажет.
Они рассмеялись Копе в лицо. Глаза Копы расширились, в них промелькнули подозрение и страх. Бомболини отступил в темный угол. Увидев приготовленные для допроса инструменты, Копа начал кричать.