— Прежде чем вы приступите к делу, — сказал Фабио, — я хочу вам кое-что сказать. — Эсэсовцы с нескрываемым изумлением уставились на него. — Вы не имеете права творить такое. Это преступление против народа, и когда-нибудь вам придется за это поплатиться.
Тут они улыбнулись. И спросили, как его зовут.
— Фабио, — повторил Отто. — Познакомься с Гансом, Фабио. Ганс, это Фабио. А меня зовут Отто. Я помогу тебе сказать правду хотя бы раз в жизни.
— Вы не имеете права делать со мной такое, — сказал Фабио.
Бомболини почувствовал, что не может больше оставаться здесь; сердце у него разрывалось, он весь дрожал, хотя пот лил с него ручьями, и он заплакал, увидав, как храбро держится Фабио.
— Некоторые храбрецы считают, что они должны выставлять напоказ свою отвагу, — сказал фон Прум.
Они сразу дали Фабио более сильный ток, чем остальным, и пытка была так ужасна, что это невозможно вообразить. Бомболини безотчетно громко повторял вслух, не умолкая: «Я хочу умереть. Позвольте мне умереть, пока Фабио еще жив!» Но даже в этом полубредовом состоянии он не мог не заметить, что фон Прум как-то особенно смотрит на Фабио — не так, как на других. Фабио, единственный из всех, нашел в себе силы не закричать сразу, хотя потом и он начал вопить так же громко, как остальные. Случилось то, чего так боялся Бомболини и к чему он приготовился, а сейчас услышал почти с облегчением.
— Я скажу, скажу, скажу, скажу! — кричал Фабио. — Остановитесь, я все скажу!
Как знать, быть может, в эту минуту он и вправду хотел сказать. Когда ток отключили, Фабио пытался заговорить, но не мог произнести ни звука, и в конце концов им пришлось распустить верхний кожаный ремень и помочь Фабио сесть, чтобы он снова обрел дар речи.
— Вам бы следовало не пренебрегать мудростью вашего народа, — сказал фон Прум Бомболини, — и вспомнить вашу старинную поговорку: «Туда, где нужны мученики, посылай только мучеников».
Фабио пытался что-то сказать, и ему дали выпить воды. Фон Прум стоял, наклонившись над Фабио с таким напряженным выражением лица, словно настала минута, когда он должен был наконец получить то, что было ему дороже всего на свете. Быть может, Фабио сначала действительно хотел признаться. И быть может, Отто и Ганс допустили ошибку, дав Фабио сразу такой сильный ток, что у него отнялся язык; во всяком случае, когда Фабио пришел в себя и увидел, что боль прошла, а он все еще жив, это придало ему силы. А быть может, просто он почувствовал, что лучше умереть, чем открыть тайну.
— Вы на имеете права, — сказал Фабио. — Что вы делаете со мной? А вы, — сказал он фон Пруму, — вы хуже их. Потому что вы-то все понимаете.
— Клади его обратно! — закричал Ганс. — Клади обратно!
Когда они снова прикрутили его к столу и маленькие металлические зубки впились в другие, еще не истерзанные части тела Фабио — в горло и в пенис, — Отто обернулся к капитану фок Пруму:
— Может быть, теперь вы хотите попробовать сами?
Это предложение совершенно ошеломило капитана. Другого слова не подберешь. Сначала он попятился, потом шагнул вперед: ему не хотелось, чтобы эсэсовцы подумали, будто он дрогнул. Он почувствовал, что рука его вспотела, что она стала вся мокрая, что пот заполнил каждую складочку на его ладони, а пальцы непроизвольно сжимаются и разжимаются, совершенно так же, как во время разговора с Бомболини.
— Да, теперь попробую я.
И тут уже начал дрожать фон Прум. Он опустился на стул, где раньше сидел Отто, и рука его, положенная на медную ручку магнето, тряслась, и когда он наконец повернул ручку, то дал лишь самый слабый ток; он украдкой бросил взгляд на Фабио, извивавшегося на столе, и опустил глаза и сидел, уставясь в пол, пока Отто, не выдержав, не начал сам прибавлять ток, и тут Фабио закричал так, что фон Прума отнесло от стола, а Отто внезапно выключил ток.
— Нельзя так долго держать на низком, — сказал Отто.
— Я сделал, — сказал фон Прум. — Я сделал то, что должен был сделать.
Боль обладает одной особенностью, затрудняющей применение ее в известных целях: на определенной стадии она побеждает самое себя, и тогда, хотя человек и продолжает ее ощущать, ни его тело, ни его дух уже на нее не реагируют. По прошествии некоторого времени Отто обратился к капитану.