— Они снимают с вас обвинение, — сказал полковник Шеер. — Они полностью реабилитируют вас.
— Вот по этому поводу я и приехал поговорить с вами, — сказал фон Прум. — Я по-прежнему убежден, что вино спрятано где-то там, в городе.
— Не будьте идиотом, — сказал полковник Шеер. — Эсэсовцы заявили, что вина нет, значит, его нет. Непогрешимые боги изрекли свой приговор, дело закрыто, фон Прум очищен от подозрений.
— Но если оно там, я хочу его найти, — сказал фон Прум.
— Зачем? Вопрос чести? Вопрос долга? — Полковник говорил уже с насмешкой. — Вопрос принципа, должно быть. Да нам, черт побери, наплевать на это вино, раз мы не несем за него ответственности.
— Если вино там, — сказал капитан фон Прум, — тогда они смеются надо мной. Бомболини смеется надо мной.
Полковник Шеер поглядел на своего подчиненного. Такие тонкости были выше его понимания.
— И это у вас теперь как кость в горле? Так говорят в тех местах, откуда я родом.
— Да, если вам угодно выражаться подобным образом.
— Ну, хорошо, найдете вы это вино — так что прикажете с ним делать? Нам теперь не до вина, сами понимаете. Мы уже не можем погрузить его на корабль. Мы уже не можем присвоить его себе, даже если бы захотели.
Самообладание, которое так отличало капитана фон Прума в глазах полковника, на мгновение изменило ему, голос его сорвался на крик.
— Я уничтожу его! Если мы не сможем вывезти его оттуда, я переколочу бутылки. Я переколочу все бутылки, какие у меня хватит сил переколотить.
Полковник Шеер улыбнулся.
— Да, оно действительно стало у вас поперек горла, как кость.
Полковник подошел к окну, выходившему на площадь Фроссимбоне, по которой еще так недавно проходили жители Санта-Виттории, таща, всем па удивление, свое вино на собственных спинах. Тогда кость в горле сидела у каждого из нас.
— В таком случае, — сказал полковник, — вам вот что нужно сделать, только не говорите, что это я вас надоумил: вам нужно взять заложника. — Он обернулся к капитану: — Вы об этом не думали?
Капитан покачал головой.
— Неважно. Главное — сумеете ли вы это осуществить?
— Сумею, — сказал фон Прум.
Полковник Шеер снова улыбнулся, глядя на капитана.
— А вы изменились, — сказал он. — Да, у вас кость в горле. Знаете что? Мне кажется, вы становитесь настоящим немцем.
Заложник хорош тем, пояснил фон Пруму полковник, что у людей есть время задуматься над его судьбой.
— Вы возлагаете ответственность за его жизнь на совесть народа. Выбор прост. Откроют они вам свою тайну — заложник останется жив. Не откроют — заложник умрет, и, значит, это они убили его своим молчанием.
Нужно не упустить из виду еще кое-какие мелочи. Заложник, говорил полковник Шеер, должен быть выставлен на всеобщее обозрение где-нибудь на городской площади, так чтобы он все время мозолил людям глаза. Идут они на работу — заложник там, возвращаются домой — он там. Иногда, если повезет, попадаются такие заложники, что плачут и стонут во сне, а люди всю ночь это слышат.
— И вы очень удивились бы, капитан, если бы узнали, как много различных пташек, повсюду, прилетало чирикать нам в уши. Матери, дочери, любовницы. Случается, приходят и те, кому заложник задолжал деньги. Эти особенно стремятся сохранить ему жизнь. Здесь, в Италии, таких много. — Полковник все улыбался.
Капитан вдруг почувствовал, как бешено колотится у него сердце от предвкушения того, что ему предстоит.
— Не надо скидывать со счета и самих заложников. В Италии обычно они первыми стремятся шепнуть вам кое-что на ушко, хотя и стараются изобразить все так, будто это сделал кто-то другой.
Фон Прум уже не мог скрыть своего волнения; он попросил полковника выдать ему письменное разрешение взять заложника в городе Санта-Виттория.
— Мой дорогой фон Кнобльсдорф, — сказал полковник Шеер. — Вы же свою честь стремитесь спасти, а вовсе не мою. Кость-то в горле у вас застряла, а не у меня. Я в настоящее время вполне доволен положением вещей. — Он указал на упакованные папки с делами. — Вы видите, мы сматываем удочки.
— От этого действительно бывает толк?
— Почти всегда, — сказал полковник Шеер. — Ну, конечно, в этом деле не все так просто, как кажется. В случае, если мы проиграем войну… вы понимаете? Только в этом случае. — Он снова улыбнулся: — Тогда, как знать, вас могут притянуть к ответу.