— Ты можешь сделать город местом паломничества каменщиков. Так будет даже лучше. Поставь тут мою статую с венчиком вокруг головы.
Но Бомболини на это не согласился. Он смотрел на вещи серьезно.
— У каменщиков плохие доходы, — сказал он.
Они посидели еще немного, наслаждаясь своей замечательной выдумкой. Она открывала самые широкие возможности: много, много кое-чего можно было еще придумать. Вина каменщик уже пить не мог, но пропустить рюмочку граппы был еще в состоянии, и он достал бутылку, и они в молчании распили ее вдвоем. А так как оба были порядком голодны, то и захмелели довольно быстро.
— Понимаешь, какая штука, — сказал Баббалуче, — я ведь, в самом деле, должен завтра умереть. А у меня это как-то вылетает из головы, когда я думаю о предстоящей проделке. Это очень странно. Я все думаю о том, как мы их проведем, и забываю, что я-то должен буду умереть и мне не придется этого увидеть. — Он окинул взглядом комнату. — Подумай-ка, ведь всему этому придет конец. Столько лет труда, и мучений, и болезней, и всему, всему, всему придет конец. И всем надеждам, которые я питал, когда был молод. Конец, дальше — ничего. Как-то это не укладывается в голове. Отшагать все эти мили и прожить все эти годы, и вот вдруг — ничего? И моя мать голодала и растила меня — для этого? Ну, разве не странно?
И тут Баббалуче прибавил еще нечто такое, чего уж никак нельзя было от него ожидать, так что многие до сих пор сомневаются, действительно ли он это сказал.
Не смерти он страшится, сказал Баббалуче, а того, что люди его забудут и память о нем умрет. И он рассказал о том, что однажды произвело на него неизгладимое впечатление и запомнилось ему на всю жизнь. Как-то раз он попал в Венецию и увидел там мост, на котором висел светильник, горящий синим пламенем. Когда-то на этом мосту был повешен один ни в чем не повинный человек, и с тех пор люди, живущие поблизости, вот уже несколько столетий жгут огонь в его честь и в напоминание о совершенной ошибке.
— Я бы хотел, чтобы и вы зажгли огонь — зеленый огонь на Народной площади в напоминание об ошибке, которой была моя жизнь, — сказал Баббалуче. — И чтобы там было написано:
В ПОУЧЕНИЕ ВСЕМ и в память о каменщике Баббалуче,
который жил неправедно,
но которому посчастливилось праведно умереть.
Вот жизнь, растраченная впустую
Бомболини пытался переубедить его, но потерпел поражение. Баббалуче стоял на своем.
— А теперь уходи, — сказал Баббалуче. — Я устал и болен и немного пьян, а мне еще завтра предстоит немало дел. Когда придет Анджела размалевать мне лицо?
— Еще затемно. А лотерея состоится на заре.
— Два-три часа осталось поспать. Чудно как-то: для того, чтобы умереть, нужно сначала поспать. Но, понятное дело, умереть надо в форме.
Бомболини приблизился к каменщику и хотел расцеловать его в обе щеки, но Баббалуче оттолкнул его.
— Без глупостей! Если мне предстоит умереть, это не значит, что я должен терпеть еще и это.
— Что ж, воля твоя, Баббалуче, но я хочу тебе сказать, что ты храбрый человек и хороший, хотя, может быть, сам ты этого и не понимаешь.
— Брехня! — сказал каменщик, — И это мое послед нее слово тебе на прощание. А теперь ступай. У меня дол жен быть свежий вид, когда я буду умирать.
Бомболини не нашел в себе силы улыбнуться такому проявлению юмора. Дойдя до двери, он приостановился и обернулся к Баббалуче. Лицо его было серьезно.
— Баббалуче!
— Ну, что еще?
— Дай мне слово, — сказал мэр. — Дай мне слово, что ты не подведешь нас, не умрешь сегодня ночью.
Каменщик был возмущен.
— Да что ты? Умереть и испортить такую первоклассную шутку?
Когда Бомболини выходил с Корсо на площадь, ему казалось, что смех каменщика продолжает звучать в его ушах. И хотя было еще темно, он заметил, что винную бочку уже водрузили на площади.
* * *За час до рассвета Роза Бомболини спустилась в Старый город и разбудила Баббалуче, который крепко спал, захмелев.
— А я думал, Анджела придет, — с огорчением сказал каменщик. — Мог бы я получить хоть это удовольствие в свой последний час.
— Получай меня, — сказала Роза.
Она нарумянила его впалые желтые щеки, насурьмила брови и расчесала волосы. Потом напихала ему за щеки воску, из которого у нас делают затычки для винных бочек, а под рубашку — на спину и на грудь — старые свитера, чтобы не так выпирали кости. Глянув на себя в зеркало, Баббалуче остался доволен. Он выглядел теперь почти так, как много-много лет назад.