Народ только было собрался переступить порог храма святой Марии, как из дома Констанции донеслись слова команды на немецком языке, а через секунду, шагая попарно, на площади появились немцы. Капитан фон Прум скомандовал еще раз, и они направились к церкви.
Немцы были в парадной форме, которую они надели впервые после расправы над каменщиком. Их широкие черные кожаные ремни и сапоги были начищены до блеска, металлические пряжки с выштампованным на них «Gott mit Uns» * сверкали. Винтовки с примкнутыми штыками они держали «на плечо», на боку у них висели тесаки в ножнах, на головах были стальные каски. Один только Витторини мог бы сравниться с ними. Они шли парадным шагом, так называемым «гусиным», — остановка, человек замирает в неподвижности и потом с грохотом опускает кованый сапог на камни мостовой. Капоферро подхватил ритм — бррм-бэнг, брррмммм-бэнг, а флейта-пикколо затянула плач по умершим. Немцы производили внушительное впечатление. У входа в церковь Витторини отдал им честь, а Бомболини приветствовал их как почетных гостей праздника.
— Как представитель германского народа и германской нации заявляю вам, что мы польщены этой честью, — сказал капитан фон Прум.
— Ничего, парни из Сопротивления еще поймают этого Бомболини, — заметил Стомпинетти. — Ну что это за итальянец! Уж пусть бы лучше вышел на площадь и поцеловал себя в зад!
— Обожди, — сказали ему те, кто стоял ближе. — Не спеши. Он знает, что делает.
Месса продолжалась недолго. Полента никогда не был сторонником долгих богослужений. Он считал, что если господь захочет спуститься с небес и благословить виноград и вино, то он это сделает независимо от того, сколько времени люди простоят на коленях — час или десять минут. В результате месса окончилась через четверть часа.
* «С нами бог» (нем.).
Выходя из храма святой Марии, все увидели статую, которая стояла на большой открытой повозке, увешанная гроздьями черного и белого винограда, увитая лозами, одетая тысячью виноградных листьев, слегка шелестевших под утренним ветерком. А скоро, надеялся падре Полента, ее увесят еще и лирами и, может, даже долларами и чеками Американского банка.
— Это символ нашего урожая, — сказал Бомболини фон Пруму.
— Мы склоняем перед ним голову, — заметил немец на паперти был установлен на двух винных бочка: большой гроб из черного дерева.
— Вот первая из наших традиций, — сказал мэр. В этом гробу лежит тело старого года. Мы уничтожаем старый год, чтобы мог родиться новый и начать свою жизнь.
— Очень красиво, — сказал фон Прум. — Очень символично.
— Не соблаговолите ли вы и ваши люди постоять в почетном карауле?
— Сочтем за честь.
Никакая это была не древняя традиция. Священник, служивший здесь до Поленты, видел такой обряд в другом городе и заимствовал его. Из церкви тянут проволоку. Она спускается вниз по ступеням паперти и через отверстие уходит в гроб. По причинам, объяснения которых мы уже не помним, белую голубку привязывают к этой проволоке и сажают в гроб. В положенное время, по сигналу, птица вылетает из проделанного в гробу отверстия, тянет за собой другую проволочку, привязанную к взрывчатке, и та взрывается, расщепляя гроб на куски.
Немцы заняли места по бокам гроба: солдаты — по трое с каждой стороны, фон Прум и ефрейтор с фельдфебелем — впереди.
— Старик скончался, — объявил Полента с порога церкви. — Новый год, — возвестил он (и голубка выпорхнула, потянув за собой проволоку, привязанную к ее малиновой лапке), — родился!..
Последние слова священник обычно резко выкрикивает, и порой голубка вторит ему, но на этот раз она молчала. А взрыв был такой же громкий и сокрушительный, как всегда. Куски гроба взметнулись высоко в воздух и разлетелись по всей площади. При этом повалил такой густой дым, что с середины площади уже не видно было храма. Когда дым наконец рассеялся, мы обнаружили, что немцы — все девять немцев — лежат плашмя на камнях среди воловьего навоза; двое или трое из них, должно быть лучше натренированные, мгновенно вскочили на одно колено и, схватив винтовки, прицелились в народ. Тут площадь огласило громовое, оглушительное «ура» — это означало, что festa * началась.
Какие-то люди подбежали к солдатам, чтобы помочь им подняться, и принялись счищать с них навоз и вар, впрочем безуспешно. Бомболини сказал что-то капитану, тот улыбнулся и похлопал его по спине, но из-за грохота, стоявшего в ушах, никто не слышал, что он сказал.