Народная мудрость жителей Санта-Виттории
Лето в Санта-Виттории простояло хорошее. В Италии был голод, но у нас голода не было. Недостаток ощущался во всем, но настоящего голода не было. Хорошего вина по-прежнему хватало и для оптовой торговли и для продажи в розницу. Здесь ведь главным образом делают вермут — настой из винограда и душистых трав, — и вермут у нас хороший. Это можно сказать без всякого хвастовства, ибо это правда. Так уж сложилось исторически, и теперь это общепризнанный факт, чти вино Санта-Виттории — одно из лучших в мире.
Выдерживается вермут год или даже два в зависимости от содержания сахара в винограде и содержания кислоты, от того, в какие дни месяца виноград был собран, от положения луны при сборе винограда, от того, что нашептали боги вина в уши Старой Лозы, который один только и может услышать их. Обычно львиную долю этого вина продают семейству Чинцано, которое в свою очередь продает его по всему миру, но сейчас из-за войны вино застряло в Санта-Виттории. Когда городу требовались съестные припасы, три или четыре повозки нагружали этим вином из Кооперативного винного погреба и отправляли в Монтефальконе, где всегда найдется сбыт для нашего вина. На другой день повозки возвращались к нам на гору, груженные мукой для хлеба и макарон, мешками с луком, солью и перцем — зеленым перцем и красным перцем, — коробками сицилийских сардин и скумбрии, круглыми сырами и квадратными сырами; шли целые возы с артишоками, иной раз волы тащили ящики вишен и всевозможных фруктов с севера, корзины с сухими колбасами, с салями, с черными и зелеными маслинами, большие оплетенные бутыли дешевого красного вина (вино наше слишком хорошо, чтобы пить его каждый день: три бутыли их вина идут за одну нашего), корзины с бобами и чечевицей, с банками и бутылями оливкового масла, которым мы смачиваем наш хлеб. Когда повозки со всей этой снедью возвращались к нам наверх, никому, глядя на них, и в голову не пришло бы, что в Италии идет война.
И тем не менее в Италии происходили большие события. Это чувствовалось даже здесь, в горах. Прежде два-три грузовика по утрам составляли все движение на дороге в Монтефальконе, а сейчас грохот грузовиков, полугусеничных машин и даже танков доносился с Речного шоссе в течение всего дня, а иногда и далеко за полночь. «Видели бы вы, что творится в Монтефальконе, — говорили люди, ездившие туда за съестными припасами. — Там столько танков — больше, чем людей, и больше немцев, чем наших».
Мы это чувствовали, но нас это не касалось. У нас была еда, и погода стояла хорошая, и виноград наливался па лозах, как беременная женщина. Жители Санта-Виттории чаще смотрели вверх, на небо, как на источник беды, отыскивая признаки, предвещающие сильный дождь или даже град, чем вниз, на дорогу в Монтефальконе.
Если итальянский народ в целом находился на грани расчленения, то обитатели Санта-Виттории, наоборот, никогда еще не были более едины, и вся заслуга в этом принадлежала Итало Бомболини. Он решил возвеличить город и его жителей. Возле своей кровати в Доме Правителей он повесил плакат;
Ничто не вызывает большего уважения к правителю, чем великие свершения и деяния, требующие отваги. Люди волнуются и удивляются, глядя на плоды своих деяний, и это отвлекает их от праздных дум.
И мэру, говорил он, надлежит решать, как осуществить эти великие деяния в городе, где люди привязывают к хвосту вола метелку с совочком для бесплатного развлечения.
Как вытащить на свет божий величие в городе, таком бедном, что один его житель заводит спор с другим, чтобы выиграть время, пока его осел ест траву па участке соседа, с которым он спорит?
Как заставить людей проявить отвагу в городе, где человек может провести все утро под грушевым деревом у стены соседа, дожидаясь, пока ветром сдует грушу и она упадет на улицу, став тем самым всеобщим достоянием?
Как тут можно чего-нибудь добиться, когда казна до того пуста, что добавь туда монету. — и она удвоится?
Осуществление своей программы Бомболини начал с того, что переименовал все улицы. Проводились собрания, конкурсы среди детей, среди молодежи, среди людей по-, жилого возраста, жители голосовали и переголосовывали, произносили речи и спорили, пока весь городок, не пришел в состояние крайнего возбуждения и необычайного подъема гражданских чувств.
Под конец площадь Муссолини была переименована в площадь Маттеотти — по имени первой жертвы фашистского режима. Это решение получило всеобщее одобрение. Когда война окончилась, мы с удивлением узнали, что пятьсот других итальянских городков сделали то же самое.