А тошно-то было Барбароссе — его стало мутить, когда он поглядел на эту гору жирного мяса, едва державшуюся на ногах.
«Значит, ты говоришь, что у вас там, в городе, еще двенадцать таких коров?»
«Только у меня, господин. Только у меня, моих собственных. А остальные — это не мои, чужие, этих я не могу привести к тебе».
Барбаросса был прежде всего храбрый воин, а храбрый воин всегда понимает, когда он побежден. Этот город явно мог выдержать осаду еще год, а то и два. И в тот же вечер Барбаросса поднял свою армию и отошел. Город был спасен.
Все начали переглядываться. Рассказ, по-видимому, должен был надоумить их, что им надо делать. Все чувствовали, что в этой притче заключен ответ на этот вопрос.
— Тут все сказано! — крикнул Бомболини. — Иначе зачем бы господу богу забивать мне мозги этой историей?
Однако все молчали. Это была очень чудная история, Каждый чувствовал, что разгадка шевелится у него в мозгу, порхает там словно бабочка, и какие-то слова просятся на язык, но стоило открыть рот, и ничего не получалось.
— Это вроде как с притчами из Библии, — сказал на конец кто-то. — Только-только тебе покажется, что ты раскусил, в чем там дело, как оно тут же и ускользнет от тебя.
Все уставились друг на друга, словно надеялись таким манером прочесть разгадку в чужом мозгу. Довольно долгое время протекло в молчании. Слышно было, как колокол на колокольне тускло пробил полдень, а история крестьянина Гальяуди по-прежнему оставалась для всех загадкой.
— Да к черту его! — закричал вдруг Пьетросанто. — К черту этого пьяницу вместе с его коровой. Будем драться, и все.
Остальные приветствовали это решение радостными возгласами. Они уже так натрудили себе мозги, ломая голову над этой притчей, что решение вступить в драку с немцами показалось им в эту минуту самым легким и простым. Тогда по крайней мере они хотя бы будут что-то делать.
— Я говорю, надо перерыть дорогу перед крутым по воротом, и эти сукины дети никогда до нас не доберутся.
Снова одобрительные восклицания.
— Иной раз стоит людям немножко пустить кровь, и они сразу понимают, что не так-то уж им нужно то, зачем они пришли.
А Бомболини в это время раздирали противоречия — голос нашептывал ему:
«Люди нередко обманываются, думая, что наглость можно победить покорностью». Как ни верти, это могло означать только одно: сопротивляйся, борись.
— Вот что я скажу, — закричал кто-то из молодых парней. — Если какой-нибудь немец тронет мое вино или мою жену, он кровью за это поплатится!
Крики одобрения усилились.
Но вместе — с тем Учитель сказал еще и так: «Хитростью и обманом человек всегда достигает большего, чем силой».
Бомболини был в растерянности. Хуже даже: он вдруг почувствовал, как страх холодными иголками покалывает его затылок; страх слепил его, словно луч солнца, отраженный во льду. Мудрость Учителя не давалась ему в руки.
— Фабио был прав, он знал, что говорил! — закричал еще кто-то из молодых. — Что толку спасать свою шкуру, чтобы потом пресмыкаться на собственной земле, ползать на брюхе, как собака за костью?
— Муссолини был прав. Лучше прожить один день, как лев, чем сто лет, как овца.
Снова оглушительные возгласы одобрения, и все глаза обратились к мэру. Ведь это он замазал краской такой хороший лозунг. Замазал такие смелые, такие доблестные слова. Что мог он ответить им? Ему пришло на ум еще одно изречение Макиавелли: «На войне хитрость побеждает отвагу и достойна возвеличивания».
Как объяснить им это? Как втолковать кучке людей, возомнивших себя героями, что куда героичнее попытаться быть трусами?
И вот, совершенно так же как Баббалуче помог когда-то Фабио, так теперь Томмазо Казамассима, дядя Розы Бомболини, поднялся с места и принялся стучать об пол своей тутовой палкой и стучал до тех пор, пока в зале не водворилась тишина.
— Вы забываете, кто вы такие! — воскликнул он. — Забываете, откуда вы родом. Вообразили себя воинами и разорались, словно невесть какие герои. А вы просто кучка виноградарей.
Все молчали, потому что каждый понимал: Томмазо сказал правду.
— Да, кучка виноградарей. Молчание.
— Среди нас нет героев. Наша страна — не родина героев. Хотите быть мучениками, ступайте разыгрывайте из себя мучеников где-нибудь еще. А нам, в Санта-Виттории, мучеников иметь больно накладно.
Молчание.
— Занимайтесь своим виноградом. Молчание.
— Вы забыли одну истину, которую жители Санта-Виттории никогда не забывали за последнюю тысячу лет: храбрецы, как доброе вино, быстро приходят к концу.
После этого все вышли на площадь. С мыслями о сражении было покончено. Народ на площади ждал их.