— Держите бутылки в тени, солнце обожжет вино! — кричал на них Старая Лоза. — Разве вы положите новорожденного младенца на солнцепек? А это вино даже еще не родилось. Не трясите его. Разве вы трясете новорожденных? Говорю вам: это вино еще не родилось на свет.
После полудня Бомболини, собравшись с духом, спросил смотрителя погребов, сколько еще бутылок осталось спрятать, и, когда Старая Лоза назвал ему цифру, прошло несколько минут, прежде чем цифра эта улеглась в сознании Бомболини, и тогда он записал на куске картона: 1 320 000.
Время от времени он поглядывал на эту страшную цифру, но все как-то не мог осмыслить ее до конца. Он поворачивал картон так и этак, словно от этого верчения величина цифры могла измениться. Если даже они спрячут 100 000 бутылок, что, правду сказать, было невозможно, и то это будет лишь тринадцатая часть всего вина, и, значит, потратив чудовищные усилия, они, в сущности, не Достигнут ничего. На четыре часа была назначена проверка: несколько бригад должны были пройти по домам и поглядеть, как спрятано вино, хотя всем уже давно стало ясно, что дело провалилось. Первая бригада вернулась через несколько минут.
— Никакого толку, Капитан. Никуда все это не годится, — сказал сын Лонго. — Бутылки так и лезут в глаза отовсюду. В доме Пьетросанто нельзя повернуться, чтобы не сесть на бутылку, или не наступить на бутылку, или не разбить бутылку. А постели все в буграх из-за бутылок.
И то же самое было повсюду, во всех домах.
— Несите бутылки обратно, — приказал Бомболини, и страх провала закрался в его сердце. Надо отдать должное народу — никто не сказал мэру ни слова. Бомболини по вернулся и зашагал по площади, мимо нагроможденных на мостовой бутылок, мимо нагруженных бутылками тележек, и хотя оп видел все это, но вместе с тем как будто и не видел, а люди стали расходиться по домам и приносить бутылки обратно. Бомболини казалось, что вся тяжесть этого города с тысячей его жителей да еще с миллионом бутылок в придачу легла ему на плечи. «Это слишком тяжкое бремя для одного человека», — думал он. И тут кто-то потянул его за рукав, он обернулся и увидел Фунго, дурачка.
Говорят, что, когда человек тонет, он хватается за самую крошечную веточку, плывущую по воде, и искренне верит в это мгновение, что она может удержать его на поверхности. Примерно то же было и с Бомболини, когда он остановился послушать Фунго.
— Я хочу сказать тебе кое-что, — промолвил Фунго.
— Скажи, скажи.
Устами младенцев, дурачков и пьяниц глаголет… Как можно знать наперед, пока не выслушаешь?
— Туфа вернулся, — сказал дурачок.
— А, пошел ты…
— У тебя грязный язык, — сказал дурачок.
— Ладно, не сердись. Но откуда ты знаешь?
Фунго сказал, что пошел в дом к Туфе посмотреть, хорошо ли спрятаны там бутылки, и увидел в темном углу на полу Туфу.
— Он умирает, — сказал Фунго.
— С чего ты взял?
— Мне сказали.
— Кто?
— Туфа. А он-то ведь знает.
«Займусь-ка я Туфой, — подумал Бомболини. — Какое-никакое, а все-таки дело. Приложу все силы, чтобы вернуть Туфу к жизни». На секунду ему показалось, что по лицу у него текут слезы, но, поглядев вверх, он с удивлением увидел, что идет дождь.
Люди разбегались с площади, спеша укрыться в домах, пока не разразился ливень. Здешний народ любит дождь, любит смотреть, как идет дождь, пожалуй, можно даже без преувеличения сказать, что в Италии обожают дождь, но стоит капле дождя упасть на землю, как все бросаются врассыпную.
Старая Лоза догнал Бомболини.
— Останови их! — закричал он. — Прикажи им остановиться. Нельзя оставлять вино под дождем. Дождь смоет пыль с бутылок. Он простудит вино.
Бомболини посмотрел на старика так, словно видел его впервые.
— Ну и что? — сказал он. — Может, мы должны выдерживать вино при комнатной температуре в ожидании немцев?
— Вино — все равно вино, кто бы им ни владел! — закричал старик. — Надругаться над вином — значит над жизнью своей надругаться! — Он схватил Бомболини за плечи и принялся трясти его и выкрикивать угрозы.
— А я на… хотел на твое вино, — сказал Бомболини. Старая Лоза выпустил его и отшатнулся.
— Ох, грех-то какой… — пробормотал старик. Ни тот ни другой не замечали дождя, который лил как из вед ра. — Большой грех ты взял на душу.
«Знаю сам. Порази меня сейчас гром небесный — не удивлюсь», — подумал Бомболини. Оп оттолкнул смотрителя погребов и зашагал вниз по Корсо Кавур в Старый город к дому Туфы. Он твердо решил, что ни о чем больше не будет думать, кроме Туфы.