— Эту стену придется разрушить, — сказал Туфа.
Те, кто расслышал его слова или хотел расслышать, повернулись к нему.
— Почему, Туфа? — спросил кто-то.
— Стену придется разрушить, — повторил он. У Туфы временами бывает такой холодный, отчужденный, бесстрастный голос, что всем показалось, будто это сказал не он, а как бы эхо прокатилось по погребу.
— Она никуда не годится, — сказал он. — Эта стена никуда не годится. Придется ее разрушить.
Никто не заметил, как Луиджи Казамассима, возглавлявший каменщиков, поднялся со своего места у стены и, подойдя сзади к Туфе, схватил его за горло.
— Ты что, рехнулся, Туфа! — крикнул Луиджи. — Ты — фашист. Тебя наняли немцы. — Он повернулся к остальным: — Не слушайте Туфу!
— Ты говоришь так, Луиджи, потому что знаешь, что я прав.
Казамассима выпустил Туфу, тот повернулся к нему и произнес тихо, но не зло:
— Надо было тебе остановить работу, Луиджи. Надо было набраться мужества и остановить работу.
— Не могли мы остановиться, — сказал Луиджи. — Слишком мы устали, чтобы останавливаться. Мы только и могли, что вкалывать и вкалывать.
Тут все повернулись к фальшивой стене и теперь уже увидели сами.
— Да она же лезет в глаза, как новая могила, — сказал кто-то.
— Как монах в борделе, — сказал Баббалуче.
* * *Мотоколонна капитана фон Прума должна была двинуться с площади Фроссимбоне в направлении Константиновых ворот в два тридцать пополудни, и вот в два двадцать пять фельдфебель Трауб отдал приказ завести моторы. Мотор у грузовичка завелся, но мотор у мотоцикла молчал. Трауб слез с седла мотоцикла, извинился перед капитаном фон Прумом, который сидел в коляске, и, опустившись на колени, принялся обследовать мотор. Хайнзик смотрел на него через плечо.
— Это свечи, — сказал ефрейтор. — Какая-то сволочь украла ваши свечи. Трауб совсем сник.
— Мне потребуется два дня, чтобы добыть эти свечи, — сказал он.
Хайнзик успокаивающе положил руку Траубу на плечо.
— Сейчас предпримем экспедицию, — сказал он.
И пошел по улочке, ответвлявшейся от площади; дойдя до велосипедов, стоявших в ряд на теневой стороне под маскировочной сеткой, он посмотрел вверх и вниз по улочке, нырнул под сетку и через две-три минуты снова появился на площади, поигрывая украденными свечами.
— В Италии, — сказал Хайнзик, — надо и вести себя, как «макаронники». Обирать этих мерзавцев, где только можно.
И вот всего с минутным опозданием мотоколонна двинулась к городским воротам. Мотоцикл ехал впереди, позади него — грузовичок, который под присмотром Хайнзика вел солдат. В кузове грузовичка, тесно прижавшись друг к другу, сидели еще пятеро солдат, а за грузовичком ехало орудие двойного назначения. У ворот им пришлось остановиться для проверки документов.
— Не хотел бы я ехать туда наверх, — заметил один из немецких солдат, стоявших на посту. — Ввосьмером-то!
Итальянского же солдата, стоявшего на посту, это расстроило.
— Что же людей-то так мало? — заметил он. — Это оскорбительно — неужели не ясно? Было бы человек пятьдесят, сто — ну, тогда ничего не поделаешь. Но восемь!.. Им же придется драться — хотя бы для того, чтоб защитить свою честь.
— А может, у них вовсе и нет чести, — сказал один из немцев.
Итальянец почувствовал себя задетым,
— Ты их оскорбляешь, — сказал он. — Предупреждаю тебя. Этим ты оскорбляешь меня.
Все рассмеялись.
Все равно, не хотел бы я лезть туда наверх, — повторил немец.
— Рассказать им насчет «бескровной победы», герр капитан? — спросил Трауб.
" Нет, пусть сами узнают, почитав историю, — сказал фон Прум.
В самом начале четвертого из караульной у ворот вышел сержант и вручил фельдфебелю Траубу пропуск на выезд мотоколонны.
— Санта-Виттория, да? — спросил он.
— Так точно. Санда-Виддория, — подтвердил Трауб. Они спустились вниз по длинному пологому склону, что идет от Монтефальконе к Речному шоссе, и затем повернули налево, в сторону Санта-Виттории. Движения на дороге не было, и, хотя небольшие ямки от пулеметного обстрела с воздуха создавали тряску, немцы получали удовольствие от езды. Дорога из Монтефальконе славится своей красотой. Сегодня туристы выходят здесь из автобусов и снимают дорогу и окрестности, так что, наверно, здесь и в самом деле красиво. Но люди, родившиеся тут, этого не замечают. Дорога для них — это враг, которого нужно одолеть, она измеряется количеством пролитого пота и потраченных часов.