Только Фабио был расстроен.
— Восемь солдат и офицер, а нас-то ведь тысяча! — сказал он. — До чего докатилась моя страна!
Когда рокот моторов достиг Корсо Кавур, Фабио покинул площадь и направился в Верхний город, а оттуда через городские ворота — в горы.
Корсо неудобна для движения, потому что, как сказал Туфа, она точно труба, зато каждый звук там резонирует.
И сейчас рокот моторов гудел в этой трубе и с ревом вырывался на площадь, так что даже те, кто стоял в дальнем ее конце, застыли.
Посреди площади стояли только двое — мэр города Итало Бомболини и Эмилио Витторини в парадном мундире своего старого полка. А позади них возвышался фонтан Писающей Черепахи.
Первым на площади появился мотоцикл. Из-за крутизны улицы люди увидели его, лишь когда он вынырнул в конце Корсо и на секунду словно повис в воздухе — одно колесо на площади, другое — на Корсо. Потом оба колеса прильнули к булыжнику площади, и мотоцикл помчался вперед.
Конечно, немцы видели двух человек, стоявших посредине, но они не направились к ним, а повернули вправо и с ревом пронеслись вокруг площади, по самому ее краю, где, прижавшись к домам, стояли люди. Объехав площадь, мотоцикл вернулся к началу Корсо. Бомболини же и Витторини по мере продвижения мотоцикла поворачивались, чтобы все время стоять к нему лицом — так поступает матадор, когда бык вылетает на арену. Но немцам одного раза показалось мало, и они вторично поехали вокруг площади, пока грузовичок и легкое орудие двойного назначения не нагнали их и не пристроились следом. На этот раз они ехали еще быстрее — громче ревел мотор и взвизгивала резина на камнях. Это производило внушительное впечатление. Невероятно внушительное. Ведь большинство жителей были уверены, что ни одна машина никогда не сможет подняться по Корсо и въехать на площадь. По знаку офицера грузовичок остановился, солдаты спрыгнули на мостовую, отцепили орудие и нацелили его на народ. Только после этого мотоцикл резко развернулся и направился к тем двоим.
Жена Витторини крикнула ему, чтобы он отскочил в сторону, но все знали, что Витторини не шелохнется. А вот про Бомболини все думали, что он кинется сейчас от мотоцикла наутек, но он продолжал стоять как вкопанный, точно знал, что ему уготована такая судьба. Кое-кто из жителей со страху отвернулся, но в эту минуту мотоцикл, отчаянно заскрежетав тормозами, остановился на расстоянии какого-нибудь фута от Бомболини и Витторини, — собственно, у самого ботинка мэра.
— Приветствуем вас в Вольном Городе Санта-Виттория — крикнул Бомболини, перекрывая гул моторов. — Мы, жители этого города, знаем, что во время войны… Дальше никто уже ничего не слышал, потому что Трауб дал газ, мотор взревел и голос мэра потонул в грохоте.
— Внимание! — рявкнул Трауб и выключил мотор. Капитан фон Прум поднялся в коляске.
— Чтоб через двадцать минут принесли на площадь шестнадцать матрасов, — приказал фон Прум.
К этому времени Витторини обрел утраченное было самообладание и, вытянувшись по всем правилам, взял «под козырек».
— …мы знаем, что во время войны… — попытался было продолжить Бомболини.
— Тихо! — рявкнул фельдфебель Трауб.
— Шестнадцать, — повторил фон Прум, обращаясь к Бомболини. — Понятно?
Бомболини кивнул.
— Я хочу, чтобы вы знали, капитан, что мы готовы и полны желания помочь вам как гостям нашего города, — смотрите на нас как на хозяев гостиницы, где вы остановились.
Бомболини продолжал говорить, но никто не слушал его. Фельдфебель сошел с мотоцикла, обошел вокруг него и открыл дверцу коляски, чтобы капитан мог выйти.
— Слова текут у него изо рта, как вода из этой черепахи, — сказал капитан фон Прум.
И они направились к фонтану.
— Продолжай, — сказал фон Прум, поворачиваясь к Бомболини. — Говори, говори.
Они обошли вокруг фонтана и внимательно его оглядели, потом прошли мимо Витторини, и капитан потрогал эполеты старого солдата.
— Знаешь, в музее тебе дали бы за это неплохие деньги! — сказал он.
Витторини по-прежнему стоял навытяжку, держа руку «под козырек». Фон Прум остановился перед мэром.
— Почему же ты замолчал? — спросил он.
— А мне больше нечего сказать, — ответил Бомболини.
— Ты думаешь, мы этому поверим? — спросил фон Прум. — Хочешь знать, что сказал про вас фельдфебель?
Бомболини кивнул.
— Он сказал, что вы, итальянцы, точно площадь — очень широкие и очень пустые.
Он произнес это нарочито громко, и кто-то засмеялся. Это был Баббалуче.
— А почему он так стоит? — спросил фон Прум.