— Я?!
— Ты, милый, ты… Бегство твое из дома — разве не дикость? Кто так поступает? Никто. А ты — поступил. Или вот бросился спасать меня в цунами. Считаешь, нормально? Полное безрассудство! Другое дело, Юра, что это прекрасно… Чудесно, что ты способен на такое… Может, и за это я полюбила тебя. Так что вина за эту любовь на мне. И не терзайся, мой хороший!
Помолчав, сказала:
— Мне почему-то кажется, Юра, что, улетая из Москвы, ты убегал не только от смерти, но и от тоски. От постылой жизни. Ты истинной любви никогда не знал, правда?
— Ты вещунья. Тебе все открыто.
— Не все. Но кое-что. Я, например, чую сейчас смуту в твоей душе. Думаешь — а как быть со мной? Не мучайся, милый. Я уеду. Терзать тебя не буду. Тебе, Юра, надо еще прийти в себя. Вернее, привыкнуть к себе новому. Ты ведь стал новой личностью. А преображение дается не так просто. Не знаю, сколько времени на это понадобится. Но сколько бы его ни потребовалось, знаю одно: я буду ждать тебя всегда. Оставлю тебе адрес, ключи от дома… И не бойся меня, ради бога. Если когда-нибудь придешь ко мне, всю себя отдам тебе. Понял?
Затем с улыбкой добавила:
— Да будет тебе известно, русская баба привязывается к мужику, который ее за волосы таскал…
Когда они прощались у Володиного грузовика, Полина была молчалива, казалась подавленной. Каштан поцеловал ей руку. Она смотрела на него неотрывно. Серые глаза ее светились.
Машина уехала, а к Каштану подошел оленевод Анфиноген, шибко небритый, насквозь пропитанный табачной гарью мужик. Он спросил:
— Довольна жинка-то осталась? Недаром пантами баловался?
— Что за пошлости городишь, Анфиноген?
— Какие ж это пошлости? Дело житейское. Известно, что пант нашему брату лихость дает… Но, говорят, шибче всех других снадобий — рог носорожий действует. Не знаю, брешут или правду говорят, будто стоит одна штука пятьдесят тыщ долларами…
Через три недели в Светлоярское оленеводческое хозяйство нагрянул ревизор. Оп дотошно проверил документацию, провел беседы с личным составом. Был крайне удивлен присутствием в оленнике не предусмотренного штатом и фондами заработной платы работника. Ревизор не мог взять в толк и не принял объяснений Каштана, что трудится тот по своей воле без зарплаты. С точки зрения ревизора, это был явный непорядок, и он высказал мнение, что Каштану следует искать работу в тех коллективах, где есть вакантные единицы.
А когда ревизор докопался до вопиющих фактов лечения нештатного постороннего лица, возмущению его не было границ. Он грозил доложить начальству и органам правопорядка, что государственное хозяйство превращено в богадельню и частную лечебницу…
Долго бушевал ревизор. И Юрий понял, что пора уезжать. Он по-братски обнял товарищей, к которым так привык, от всего сердца поблагодарил их за тепло и человечность и покинул место, ставшее ему бесконечно дорогим.
В Чагу его вез Володя.
— Да не переживай ты, чудак, — говорил шофер. — Никто не тронет ни Свиридова, ни кого другого. Пошумит ревизор и угомонится. У нас есть свой способ утихомирить любого ревизора. В первый раз, что ли?
— Так не хотелось уезжать от вас.
— А ты на следующее лето приезжай. У нас и штаты появятся. Приедешь?
— Там видно будет. Может, и приеду. Зависит от того, куда на работу устроюсь.
— Слушай, я в Чаге объявление видел: требуются люди в аэрогеологию. И платят хорошо.
— Посмотрим, — кивнул Каштан.
12. «…И ПУСТЬ ХРАНИТ ТЕБЯ ТВОЯ ЗВЕЗДА!»
Надо было начинать новую жизнь….
И в конце августа Юрий устроился на работу в подразделение аэрогеологоразведки, которое пока что базировалось в Приморье, но потом должно было перебраться дальше на запад.
Аэрогеологическая служба требовала отменного здоровья. И перед поступлением туда пришлось пройти всестороннее медицинское обследование. Никаких аномалий в организме Каштана, в том числе и в легких, врачи не обнаружили. Утверждать, что легкие чисты, как хрусталь, было бы преувеличением. Но и следов туберкулеза в них практически не осталось. Слабые меты зарубцевавшейся легочной ткани опасения не внушали.
Сентябрь ушел на подготовку к полетам, на освоение новой специальности, на изучение приборов, с которыми приходится иметь дело оператору — а именно так называлась должность Юрия.
Гамма-спектрометрическая и тепловизорная аппаратура устанавливалась на самолетах и вертолетах и включалась во время полетов над интересующими геологов участками территории. Оператор следил за работой приборов, а геофизики анализировали их показания.