— И не пытайтесь, если не хотите навлечь на себя гнев моего дедули.
— А при чем тут ваш дедуля?
— При том, что деда моего зовут Чимид.
Каштан был обескуражен:
— Вы внучка Чимида?
— Вот именно.
Остановившись у двери, она сказала:
— Буду вам очень признательна, Каштан-ахай, если ни в течение часа не станете подниматься с постели.
— А вы уверены, Оюна, что ко всему прочему я еще и — ахай?
— Какие же могут быть сомнения? Слово «ахай» мы, буряты, почтительно добавляем к имени, когда обращаемся к пожилому мужчине. Это уважительное обращение, Каштан-ахай.
— Ах, к пожилому?! Ну тогда добавляйте. Весьма вам благодарен.
— А вот будь вы пожилой дамой, я с той же учтивостью называла бы вас Каштан-абгай.
Лицо Оюны было серьезно, но в глазах прыгали насмешливые искорки.
— Так, пожалуйста, — бросил Каштан, — мы, пожилые люди, воспримем это с пониманием. Лично я счел бы за честь именоваться Каштан-абгай.
— Рада за вас. Такую широту взгляда не часто встретишь в наше время.
Оюна вышла.
А у Юрия от разговора с ней остался легкий звон в ушах. И что-то вроде слабого головокружения.
Надо же! Какие, однако, девицы проживают в Чиндалее! Он-то представлял экзотических дикарочек. Вот вам и дикарка с парижской прической и столичной лексикой!
Надо бы попробовать нарисовать Оюну. Она напоминает лань. Гибкая, грациозная, норовистая. А в глазах — чертики. Передать все это на бумаге, конечно, трудно. Но до чего же хочется!
Он попросил старшую сестру Соелму купить бумагу, краски и карандаш. Соелма сказала о его просьбе директору совхоза Очирову, который как раз уезжал на сессию Верховного Совета в Улан-Удэ.
Вернувшись из города, Цырен Галсанович принес Юрию набор красок, кистей, бумаги, альбомов, карандашей. У Каштана от такого богатства глаза разгорелись. Здесь были даже его любимые — темпера и гуашь.
В ответ на слова благодарности Очиров сказал:
— Я ведь это делал не совсем бескорыстно, Юрий Петрович, а с надеждой на то, что в будущем, когда поправитесь, поможете нам художественно оформить стенды и прочую наглядную агитацию…
Конечно же, Юрий готов был охотно сделать все, о чем попросят приютившие и душевно обогревшие его чиндалейцы.
15. ГОЛУБАЯ ТРАВА АЯ-ГАНГА
Лечение шло успешно.
Старый Чимид трудился над каштановским позвоночником подобно мастеру, отлаживающему и настраивающему музыкальный инструмент. Чимиду ассистировала Оюна.
Упражнения для позвоночника, которые она заставляла делать Каштана, хоть и были болезненными, но постепенно вырабатывали подвижность и гибкость. А специальный массаж оживлял кровеносную и лимфатическую системы. И с каждым днем их живое биение было все ощутимее.
Общаться с Оюной было непросто. Каштану нравились неожиданные повороты ее мысли, парадоксальные замечания и ответы, предугадать которые было невозможно.
И внешность ее была необычной. В черных глубинах загадочных восточных глаз что-то светилось — то ли лукавство, то ли настороженность, то ли неприязнь. В ее движениях не было и намека на рисовку и манерность, а проявлялась естественная грация.
Вечерами Юрий делал бесчисленные наброски углем, карандашом и шариковой ручкой, пытаясь передать черты лица Оюны, пластичность ее фигуры, характерный поворот головы. Но это никак не удавалось ему.
Гораздо легче было рисовать старого Чимида. Каштан сделал несколько акварельных портретов и однажды в присутствии Оюны подарил Чимиду. Старик долго рассматривал их. Потом проронил несколько фраз по-бурятски.
Оюна перевела:
— Дедушка говорит, что душа его скоро переселится в новое бытие и забудет краткосрочную земную юдоль. Но вот теперь останется след от пребывания Чимида на земле. И еще дедушка сказал, что вы, Каштан-ахай, ухватили отсвет души в его облике. А значит, вы не только мастер своего дела, но и обладаете чутким сердцем.
Чимид, внимательно слушая Оюну, одобрил ее перевод:
— Так, так, внучка… Верно сказала, внучка…
Потом он снова стал что-то говорить по-бурятски.
Оюна перевела:
— Дедушка Чимид сказал, что в мае разрешит вам не только ходить, но и заставит скакать на лошади, грести на лодке, пилить деревья… А пока, говорит он, вы должны весь март и апрель заниматься с Оюной упражнениями и массажами. Он же будет наблюдать за процессом выздоровления.
Чимид кивнул, поднялся и, бережно держа портреты, степенно удалился.
Раздевшись до пояса, Каштан сел на стул, лицом к спинке и положил голову на руки. Оюна принялась массировать. Негромко сказала: