Выбрать главу

— Примите мои сочувствия, Каштан-ахай.

Он удивленно приподнял голову:

— Ахай готов принять сочувствия, как только узнает, по какому поводу.

— Смотрите, как лихо вы крутите шеей! Боли при этом не ощущаете?

— Ощущаю музыку небесных сфер… А все же объясните— по какому поводу сочувствие?

— Но ведь это же сущее для вас наказание — застрять в забытом богом поселке на такой долгий срок! Городскому человеку это вынести трудно. А вам придется пробыть здесь весь апрель и май. Вот я и сострадаю.

Юрий хмыкнул, Оюна спросила:

— У вас жена есть?

— Конечно. Даже несколько.

— Значит, в скором времени надо ожидать нашествия ваших жен в Чиндалей, — вздохнула она.

Когда сеанс кончился, Каштан, натягивая свитер, сказал:

— Оюна, у меня к вам просьба.

— Уже догадалась, что за просьба: провести сеансы тибетского массажа вашим женам.

— Дались вам мои жены! Похоже, что вас ужасно волнует эта тема. А?

— Вот уж ни капельки! Просто я хорошо знаю столичных дамочек. Их хлебом не корми, только сделай тибетский массаж… Ладно, выкладывайте вашу просьбу.

— Сможете уделять мне по часику в день? В течение недели.

— Уделять вам по часику? Зачем это?

— Хотел бы рисовать вас.

— Вам же дедушка не позировал, а портреты вы сделали. Вот и меня рисуйте заочно.

— Я пробовал. Ничего не получается. Можете убедиться.

Он подал ей несколько листов с набросками. Она быстро просмотрела их и вернула.

— У меня к вам ответная просьба, Каштан-ахай. Выполните ее, соглашусь позировать.

— Слушаю вас, Оюна.

— Убедительно прошу не называть меня на вы. Мне неудобно. Да и в бурятском селении не принято, чтобы старший по возрасту, солидный, женатый мужчина обращался к девчонке на «вы».

— Главное, что — женатый…

— Я говорю совершенно серьезно. Меня дедушка даже отругал за то, что я позволяю вам называть себя на «вы». Хотите, чтоб он меня еще и выпорол?

— Боже упаси! Моя задача — уберечь вас от наказания!.. Все! Отныне называю тебя на «ты»… А теперь изложи свою просьбу.

Она улыбнулась:

— Так это и есть моя просьба, Каштан-ахай. Вопрос улажен.

— Значит, будешь позировать?

— А куда денешься? Посмотрела ваши наброски. На них я — мымра мымрой. Раскосая. И скулы как у каменной бабы в степи. Уж вы разгулялись вовсю, когда дело дошло до азиатских глаз и скул. Это, доложу я вам, типичное проявление великодержавного шовинизма — так карикатурно изображать бедную бурятскую девушку.

Каштан, откинув голову, расхохотался.

Оюна кротко заметила:

— А вот если будете так дергаться, то позвонки снова разойдутся. И я не ручаюсь, что мы сможем снова поставить их на место.

В палату вошла старшая сестра. Она строго глянула на Оюну и что-то сказала ей по-бурятски. Девушка кивнула.

— Ну что ж, — произнесла она, — благодарю за внимание. До завтра! Меня ждут.

— Если не секрет, кто же?

— Какие могут быть секреты в Чиндалее! За мной пришел один из моих самых стойких ухажеров — Баир Мункусв. На редкость серьезный человек. Он учитель истории. И постоянно рассказывает мне о разных исторических событиях. Например, о гуситских войнах… А вот был у меня в Улан-Удэ кавалер — лейтенант Уманен. Так он любил разъяснять мне положения Устава строевой службы. Он говорил про Устав с упоением… А еще есть поклонник из нашего совхоза. Зоотехник Вазароп. Так он вообще ничего не говорит. Молчит и молчит. Даже, знаете, интересно.

Каштан улыбнулся:

— Стало быть, сегодня — исторический вечер?

— Ага. Баир наверняка расскажет о Петровских реформах или про египетских фараонов. Фараоны — его конек.

— Ну что ж, счастливо тебе, девочка. До завтра!

Она как-то странно посмотрела на него и вышла.

На следующий день Оюна сказала:

— Знаете, Юрий Петрович, мне понравилось, как вы меня вчера назвали. Я была очень тронута.

Каштан недоуменно спросил:

— А как я тебя, девочка, назвал?

— Вот так и назвали.

— У меня как-то само собой получается.

— Вот это и приятно.

Оюна достала из сумки широкий термос и поставила на тумбочку.

— После гимнастики и массажа вам надо поесть горячие позы. А уж потом будете рисовать меня. У нас принято, чтобы мастер перед работой вкусно поел.

— Что это ты придумала, Оюна? Совершенно ни к чему. Мне здесь вполне хватает еды.

— Разве ж это еда для мужчины? Дедушка Чимид сказал: «Внучка, делай для художника настоящую еду. Делай баранину, позы, чтобы он стал батором…» А то, что велит дедушка, обсуждению не подлежит. В нашем улусе он самый мудрый. И вам придется есть то, что я буду готовить и приносить вам.