В кабинете заведующей отделением жена Каштана Аня увидела трех врачей — двух женщин и мужчину.
Почему-то горела одна лишь настольная лампа, и комната была погружена в полутьму.
Аню встревожил неожиданный вызов в больницу. Но лица врачей были спокойны, приветливы. И голос доктора Гусева звучал ровно и мягко, когда он обратился к ней с просьбой — забрать из больницы мужа домой. Аня растерянно переспросила:
— Забрать домой? А разве он выздоровел?
Доктор стал терпеливо объяснять, что персонал больницы сделал все возможное для излечения Каштана. Но процесс в легких оказался настолько агрессивным и скоротечным, что остановить его, к сожалению, не удалось…
— И что же? — перебила Гусева Аня. — Вы считаете, это удастся сделать мне дома?
Возникла неловкая пауза. Наконец заведующая отделением Попова сухо сказала:
— Прошу вас, Анна Сергеевна, выслушать меня внимательно и по возможности не перебивать… У вашего мужа был обнаружен четыре месяца назад диссиминированный гематогенный туберкулезный процесс. Он протекал в острой форме. В старину это называли скоротечной чахоткой. Современная медицина умеет бороться с этой болезнью. Атака антибиотиков и других препаратов останавливает развитие процесса, подавляет активность палочек. Так вот, в ходе лечения Юрия Петровича испытали все препараты, какие есть на вооружении фтизиатров. Повторяю, все. Однако специфическая особенность организма вашего мужа такова, что он отторгает действие препаратов, и его штамм остается неуязвимым. Редчайший случай. Вот взгляните, Анна Сергеевна, на этот снимок. Видите, правое легкое поражено почти полностью. Верхняя доля левого — тоже. Новые каверны продолжают возникать в очень быстром темпе. Но мы бы не прекращали наших усилий бороться за жизнь вашего мужа, если бы не депрессия, в которой находится Юрий Петрович. Он разуверился в методе лечения, он разуверился и в нас, врачах. Его тяготит пребывание здесь. Он примирился с неизбежностью летального исхода,
Аня не выдержала:
— Но как же так! Что вы такое говорите?! Он же совсем молодой! Как можно?! Везде пишут, что туберкулез излечим! От него уже не умирают! Я сама читала!
Попова терпеливо переждала, пока Аня выскажется, и продолжала:
— Именно поэтому мы пришли к выводу, что ему необходимо изменить обстановку. Надо поместить его в ЦТИ. А вдруг это вселит в него надежду? Мы уже сделали заявку. Но его смогут там принять не раньше чем через две-три недели. Здесь, в больнице, эти три недели могут стать для него роковыми. Понимаете? А пребывание в домашних условиях способно уберечь на какое-то время от летального исхода. А потом в ЦТИ предпримут попытку что-то сделать…
Аня оцепенело молчала.
Снова заговорил доктор Гусев:
— Пусть ваша дочка поживет пока в другом месте. А потом у вас будет сделана дезинфекция.
— Когда — потом? — глухо спросила Аня.
В воскресенье Аня отвезла Маринку к своим родителям в Подольск. В среду вечером вымыла, выскребла всю квартиру. Приготовила для Юры на кушетке постель. В четверг отпросилась на два часа с работы, взяла такси и приехала за мужем в больницу.
Сердце у нее сжималось от жалости, когда Юра снимал с себя больничную пижаму и надевал привезенную ею одежду — натягивал свитер, тренировочный шерстяной костюм, носки.
Исхудавшие руки и ноги плохо подчинялись и дрожали от слабости. Каштан смущался этой своей немощи, словно сам был повинен в ней.
Вениамин помог надеть Каштану теплые ботинки и полупальто. Даже пояс ему застегнул. Вязаную спортивную шапочку Юра нахлобучил сам, но руки при этом мгновенно устали.
Иван Михайлович, Игорь и Вениамин легонько по очереди обняли сопалатника. Подходящие случаю слова на ум не приходили, поэтому распрощались молча. Оно было и к лучшему.
Пока ехали в такси, молчали. Лишь время от времени Аня негромко подсказывала водителю маршрут. Юру слегка поташнивало, и он прикрыл глаза.
Когда ему объявили о предстоящем возвращении домой и последующем лечении в институте, он лишь усмехнулся. Каштан знал все о своем состоянии и был уверен, что институт — это миф, придуманный для наивной Ани. Тот же арсенал средств, те же методы, такие же врачи. Да и не верил он, что ЦТИ примет больного, у которого не осталось ни единого шанса на приостановление болезни, не говоря уже о выздоровлении.
Нет, все произойдет, к великому сожалению, дома. И теперь ему вдвойне тяжко — очень стыдно перед Аней…
Его мнения почему-то никто не спросил. Протестовать счел неудобным. И вот везут домой. В последний раз. Потому что ни в какой институт он не поедет, если даже и впрямь его туда пригласят и если он проживет еще три недели.