— В таком случае, Оюна, я ужасно рад, что мы с тобой теперь не пациент и медсестра.
— Я тоже, Юра.
До Каштана не сразу дошло, что Оюна впервые назвала его по имени, настолько естественно и просто это получилось у нее.
Он перестал грести, взглянул на нее и понял, что это не обмолвка. Она с легкой улыбкой ожидала его реплики. Каштан весело произнес:
— Наконец-то! Долго же пришлось ждать, пока начнешь так называть меня! У тебя очень славно это получается, девочка.
— Осторожно, Юра! Как только вы называете меня девочкой, мне сразу хочется броситься вам на шею… А если я это проделаю, то бултыхнемся в воду.
— Вот уж чудеса! Что особенного в слове «девочка»?
— Сама не знаю. Но стоит вам его произнести, я едва удерживаюсь от глупостей. Так что будьте осторожны, ахай!
Приближался берег. Гора Алханай напоминала утюг, острие которого обращено к озеру. Густая трава и кустарники придавали Алханаю сиренево-голубую окраску. От подножия к вершине вилась тропинка.
Но когда лодка пристала к берегу, Оюна не сразу повела Каштана на гору.
— Сначала покажу вам источник, — сказала она.
Прошли шагов триста вдоль подножия Алханая.
Здесь из-под горы бил родник. В каменной ложбинке Юрий увидел воду удивительной чистоты и прозрачности.
Оюна опустилась на колени, наклонилась к воде и приникла к ней губами. Она пила с наслаждением. Потом, словно исполняя некий ритуал, набрала воду в ладони и смочила лицо. Поднялась и вопросительно посмотрела на Каштана. Юрий последовал ее примеру. Вода была студеной, необыкновенно приятной на вкус. Он тоже смочил лицо и встал. Оюна достала белоснежный платок и молча стала вытирать ему лоб, щеки, подбородок. Столько было тепла и преданности в ее взоре, что он взял ее руку и поцеловал. В глазах девушки мелькнули искорки радости. Глухим от волнения голосом она сказала:
— Ну вот, теперь мы имеем право подняться наверх.
Нагретый солнцем, покрытый травами, цветами, кустарниками склон горы источал благоухание. Настой мятных, медовых, пряных ароматов был так густ, что слегка кружилась голова.
Верещали тысячи кузнечиков, и казалось, что этот неумолчный сверлящий звон и стрекот издает сама гора.
Оюна присела около ярко-красного цветка с загнутыми лепестками.
— Саранка, — сказала она. — В старину эти цветы называли царскими кудрями…
А затем с серьезным видом обратилась к саранке:
— Извини, дорогая, но придется принести тебя в жертву. Сама знаешь, так принято.
Оюна извлекла цветок из земли вместе с корневой луковицей. Отделила луковицу, очистила ее и разломила на две половинки. Одну дольку протянула Юрию. Он спросил:
— А что мне надлежит с ней делать?
— Съесть.
Он покорно положил в рот половинку луковицы и разжевал. Не так уж это было вкусно, но, во всяком случае, съедобно.
Оюна с серьезным видом съела свою половинку.
— И что же теперь с нами будет? — спросил Каштан.
— Боитесь?
— Теряюсь в догадках.
— Вот пусть пока и останется для вас это тайной.
Они пошли дальше и вскоре поднялись на вершину Алханая.
Юрий увидел дремавшее в безмолвии полуразрушенное, почерневшее от времени строение. Это и был дацан. Уцелела часть крыши с характерными для буддийских храмов изогнутыми вверх углами, три стены и узорчатый вход. Сейчас трудно было представить, что когда-то давно здесь совершались богослужения, обрядовые спектакли, гремели голоса и звуки труб…
Они молча стояли перед дацаном. Каштан думал о своеобразной архитектуре храма. Оюна — о своих предках, живших с давних времен в этом краю.
Они спустились по другому, более пологому склону. С наслаждением вдыхали ароматы цветущей степи.
Было здесь так хорошо, так привольно, что Юрий лег на траву, раскинул руки и, глядя на облака, пробормотал:
— Вот благодать-то! Что еще нужно человеку?
Каштан лежал на склоне горы и любовался широким и спокойным разворотом пространства, плавными и текучими ритмами озера и гор, радовался обилию воздуха и света.
Природа представала здесь в ясной гармонии и красоте. Хотелось вобрать, вдохнуть, впитать и эту благодатную тишь, и этот торжественный покой, и эту раздольную ширь, и эти чистые краски неба, озера, степи и гор, запахи трав, цветов, воды…
Подошла Оюна, села рядом с ним и положила ему на колени несколько синевато-сиреневых цветов на длинных стеблях.
— Что это? — спросил Каштан.
— Ая-ганга.
Он ласково положил свою ладонь на ее руку и тихо сказал: