— Кх-м! — произнес доктор Зайдель.
— Что? — в один голос спросили супруги.
— Я говорю, штука-то серьезная…
— О да! Да!
— Где болит-то, говорите?
— Вот здесь и здесь.
— Поясница, значит? — глубокомысленно пробормотал Фома. — Чем же это маманя такую хворь выгоняла, дай бог памяти.
Фоме противно было прикасаться к липкому телу этого сморчка, этой фашистской падали. Он так и не смог одолеть свою брезгливость. Поэтому доктор Зайдель сказал:
— Я и так все вижу, закройтесь.
Доктор погрузился в раздумье. Наконец он промолвил:
— Вот, значит, какое дело… У нас в… Швейцарии свои способы лечения, понятно? Если вам оно покажется чудным, тогда не возьмусь.
— Что вы, что вы! — воскликнули супруги. — Ради бога! Применяйте самые новейшие методы, профессоре! Самые экстравагантные! Напишите нам свои рекомендации…
— В том-то и дело, что такое лечение я должен проводить сам, лично.
— О, мы будем только счастливы, синьор профессоре!
— Но ведь для этого мне надо приезжать из Рима сюда много раз!
— О, не беспокойтесь, доктор, гонорар соответственно возрастет!
— Да я ж об этом! Министр же мне дал только разовый пропуск!
— Ах, вы об этом! — удивленно сказала супруга. — Зачем вам беспокоиться о подобной мелочи. Вам будет обеспечен беспрепятственный въезд сюда. Мы будем посылать за вами свой автомобиль. Где вы остановились?
— В «Карлтоне».
— Прекрасно! Итак, вы дали согласие?
— Ладно, так и быть, подлечу вашего супруга!
Фома с трудом отвел взгляд от упруго вздрагивающего бюста мадам. Он сказал:
— Придется для лечения кое-что тут оборудовать.
— Распоряжайтесь.
— У вас найдется небольшое пустое помещение?
— Камера подойдет?
— Сгодится. Значит, так: я привезу завтра чертеж особой лечебной печи. Заключенные смогут ее сложить под моим руководством?
— Разумеется!
— Тогда договорились. Завтра с утра я приеду!
— Наш автомобиль ровно в десять будет у подъезда «Карлтона», синьор профессоре!
— Ладно. До завтра.
Личный автомобиль коменданта мчал по автостраде в Рим синьора Альберта Зайделя, доктора медицины из Берна.
У «Карлтона» машина лихо затормозила. Согнувшись почти пополам, здоровяк-швейцарец вылез из лимузина. Он с трудом привыкал к автомобилям.
В номере к нему бросился Седых:
— Наконец-то! Я измаялся тут, пока ждал! Ну?! Обошлось?! Видел?!!!
Фома с омерзением сбросил лаковые туфли, протопал к дивану в носках и грузно повалился на него.
— Я тебя спрашиваю! — крикнул Еремей.
— Погоди! Дай очухаться. Мочи нет. Думал, сдохну от натуги…
— Язви тебя в душу! Чего томишь?
— Походил бы денек в докторской шкуре, тогда узнал бы, почем фунт лиха!
— Пень ты дубовый!
— Слушай, Еремчик! Как ты думаешь, у них тут крапива растет? Или только в России?
В одной из свободных камер первого блока заключенные под руководством доктора Зайделя заканчивали кладку печи русской парной бани. Дымоход вывели прямо в окно. Положили на колосники камни, затопили. Вкатили бочку, наполнили ее водой.
Суетились тюремщики, деловито трудились заключенные, сновали офицеры.
Доктор Зайдель лично приготовил банный веник о колючками. Он распорядился:
— Топить до самого вечера так, чтобы стало горячо дышать! Понятно? Камни чтоб были красными!
— Будет сделано, синьор профессоре!
— А я поеду в Рим — надо приготовить особую микстуру.
Ерсмей Павлович подал Бурлакову стеклянную банку с крышкой:
— Вот тебе крапивный отвар. Я и сам хлебнул для бодрости. Добрая вещь.
— А где крапиву достал?
Седых махнул рукой:
— Не спрашивай! И смех и грех… Слушай, Фома, а этот твой вонючка комендант не окочурится от русской бани? Итальянцы — народ хлипкий. Тогда пиши пропало!
— Риск, конечно, есть. Либо он выздоровеет, либо загнется.
— А тебе не совестно лечить фашистскую сволочь?
— Ты опять за свое?
— Да ладно уж!.. Поговорить удалось с кем?
— Ага. С Джакомо перекинулся парой слов.
— Это — пацан?
— Ну да. И с Репосси говорил.
— Порядок, значит.
— Нормально. Ну, я поехал.
— Бывай!
Полуголый Фома плеснул воду на раскаленные камни. С шипеньем и свистом бешено вырвался пар, Фома взялся за веник и что есть силы стал хлестать извивающегося коменданта. Гвиано при этом как-то странно выл: