— Я тебе разорву! Я тебе разорву! Ишь какие замашки появились! На народное достояние руку поднимает! Только гайка слаба!
— Заткнись, зануда!
— Задель!
Премьер-министр Бенито Муссолини вызвал к себе Стабилини. Он хмуро спросил:
— Что там за дикая история с побегом коммунистов, Берти? Мне сообщают прямо-таки фантастические вещи! Почему ты сразу мне не доложил об этом деле?
— Я надеялся поймать этих подлецов еще сегодня.
— Ну и не поймал, конечно?
— Нет. В этом побеге есть действительно что-то немыслимое!
— Объясни ж мне, наконец!
— Можешь не верить, Бени, но эти четверо словно испарились из своих камер. Не взломаны ни окна, ни двери. Никаких следов! В эти сутки в тюрьме дежурили опытнейшие охранники. Когда именно исчезли эти бандиты, неясно, куда, каким путем, как, — совершенно непостижимо! Допросы ничего пока не дали. Никто ничего не видел, не слышал… Коменданта вы знаете. Это наш опытнейший тюремный специалист, давний член партии Гвиано. Он ни на час не отлучался из крепости, Никаких машин или конных экипажей за эти сутки в тюрьме не было. Ни одного постороннего лица, за исключением врача, не было. Врач находился все это время у Гвиано. Он сам его встретил и сам проводил до ворот.
— Что за чертовщина! — удивился Муссолини.
— В том-то и дело!
— А никаких мелких происшествий в крепости за эти сутки не зафиксировано? — поинтересовался дуче.
— Никаких! Один, впрочем, идиотский случай.
— Ну-ка, ну-ка!
— Комиссар по тюремному режиму лейтенант Бартоломео Бисолатти оказался в бочке с нечистотами.
— Тьфу, пакость! Разжаловать в рядовые, чтоб не позорил мундира! От него ведь теперь разить будет всю жизнь!
— Наверняка!
— Постой, постой! А что, если это хитрый ход? Слушай! Все указывает на то, что действовал там кто-то свой! Этого вонючку надо арестовать и допросить.
— Слушаюсь. Сделаем.
— Скажи, а в этой бочке никого больше не оказалось?
— Нет. Выудили только лейтенанта.
— Ну, хорошо, Умберто. Я позабочусь, чтобы вся эта дикая история не попала в наши газеты. А ты постарайся, чтобы сведения о побеге не просочились за границу.
В салоне ювелирной фирмы встретились три дамы.
Графиня Стабилини, супруга министра внутренних дел, с жаром рассказывала своим подругам — жене министра финансов Мартино и жене банкира Марчелло:
— Это феноменальная личность! Не знаю, что больше на меня действует — его ли чудной выговор и необычный акцент, атлетическая внешность и странные манеры, — но он неотразим.
— А как он тебя лечит?
— О, это необыкновенно! Ну, вот, например, как Зайдель избавил меня от гипотонии. Он дал мне курить особую табачную смесь. Название я запомнила: ма-хор-ка. Он скрутил из газеты нечто вроде толстой сигареты, и я закурила. Ма-хор-ка вызывает кашель, слезы, жжение. Но это, оказывается, и дает лечебный эффект. Я избавилась теперь от недуга… Он так мил, этот Зайдель! Бормочет на каком-то непонятном диалекте разные слова, словно заклинания. Кое-что я теперь тоже могу произнести.
— А ну, миленькая, скажите!
— «Твоу мать!»
— Какая прелесть!
— Милочка, ты должна направить его ко мне. Обещай же!
— И ко мне! Прошу тебя!
И вот доктор Зайдель с глазами, полными мрачного огня, появился у жены министра де Мартино. Министерша полулежала на турецком диване. Она в восхищении промолвила:
— О, вы настоящий Геркулес!
— Что болит? — свирепо спросил Геркулес.
— Я, наверное, простудилась.
Синьора покашляла, стараясь, чтобы этот кашель был мелодичным и деликатным. Доктор задумался.
— Луком пробовали? — наконец спросил он.
— Что? — растерянно спросила больная.
— Я говорю, лук очень помогает при простуде.
— То есть как?
— Да очень просто! Берете сырую луковицу и наворачиваете. Ничего мудреного.
— И действует?
— Еще как! У нас бывало в де… извините. А больше у вас никакой хвори нет?
— Есть. В груди боль.
— Покажите где.
— Раздеться? — обрадовалась синьора. — Я сейчас!
— Не надо! — остановил ее Фома, — Просто покажите, в каком месте болит.
— Вот здесь.
— Гм. В ложбинке?
— Да. Притроньтесь.
— Ничего. Я и так.
И вновь дамский будуар, теперь уже синьоры Марчелло, супруги владельца банка «Банк д’Италия».
Едва несчастный доктор вошел к больной, как она сбросила с себя кружевной капот и предстала перед ним во всем великолепии.