С тех пор прошло уже много-много лет, и я не питаю больше зла к этому лохматому дьяволу. Так что рассказ мой будет вполне объективным. Это, кстати, может подтвердить Гоша Солодухин, который в те давние времена работал на «Аскольде» матросом, а нынче командует траулером в Мурманске.
Команда называла кота, словно монарха, «наш обожаемый Кузя». Кузя пользовался в то время широкой известностью на многих судах и в портах Дальневосточного пароходства. И наш экипаж гордился славой своего любимца.
Я же, до того как определиться на «Аскольд», понятия не имел об этой знаменитости, поскольку попал на флот впервые.
Надо сказать, что я пришел на «Аскольд» начитанным мальчиком с сильно развитым воображением и воспринимал тогда мир так, как мне хотелось его воспринимать. Хотя меня зачислили на «Аскольд» палубным учеником, я упрямо именовал себя юнгой. Это вроде бы то же самое и все-таки не одно и то же. Пусть палубный ученик значится в бухгалтерской ведомости, а для всех я юнга.
Помню, даже выданная боцманом новенькая роба из толстого и твердого брезента вызвала у меня гордые аналогии с одеждой Фаррингтона, матроса первой статьи из рассказа Джека Лондона. Мне с детства запомнился Фаррингтон, стоящий у штурвала накренившегося брига, одетый в зюйдвестку, куртку и высокие сапоги. И хотя штаны не сгибались в коленях и неистово шуршали при ходьбе, хотя сапожищи лукавый боцман всучил мне на четыре размера больше, чем надо, и они волочились по палубе с трамвайным скрежетом, хотя вместо зюйдвестки пришлось натянуть прозаический берет и к штурвалу вставать было нелепо, поскольку «Аскольд» мирно стоял у стенки Владивостокского порта, все же в первый день на судне меня распирало от гордости за мою морскую удаль. И я бросал с борта лихие взгляды на девчат-учетчиц, проходящих по причалу.
Боцман Сурмич, оказавшийся вовсе не здоровенным, хриплоголосым, волосатым детиной, многократно описанным в литературе, а щуплым тихим пареньком, поставил меня на вахту у трапа. В обязанности мои входило не допускать на судно посторонних. Но определить, кто из приходящих на «Аскольд» посторонний, а кто нет, мешало мне чрезмерное воображение. Так я пропустил вяло поднявшегося по трапу небритого верзилу, обладателя сизого носа и светленьких безмятежных глазок. Этот человек, решил я, закоренелый моряк. Он только что из далекого плавания. Много лет океанские ветры обдували нос моряка, пока он стал таким сизым. Из его канадской куртки еще не выветрился острый запах морской соли…
Мне попало от штурмана за сизоносого типа. Он оказался обыкновенным «бичом», который шатался по порту и клянчил у всех на пиво.
Едва человек ступал на трап «Аскольда», как я впивался в него напряженным взглядом, стараясь угадать: свой или чужой. И неотрывно следил, пока он поднимался на палубу. Уже на середине трапа люди начинали беспокойно дергаться, а потом испуганно шарахались от меня.
Видимо, кто-то сообщил о моих опытах дежурному штурману, и он вышел из каюты понаблюдать, как я травмирую членов команды гипнотическими взглядами. Он выручил миловидную женщину, оказавшуюся нашим судовым врачом, что-то такое похмыкал неодобрительно и ушел.
Настроение у меня было все же приподнятое. Я вышагивал вдоль фальшборта и представлял, как уже завтра подо мной будет яростно колыхаться палуба и океанские волны обрушатся на мои плечи…
И вот тут-то мне довелось познакомиться с его благородием Кузей, омрачившим мою первую вахту.
Я увидел, что по парадному трапу «Аскольда», неспешно переставляя лапы, поднимается большущая лохматая кошка. В желтых круглых глазах ее застыло беспредельное равнодушие ко всему окружающему.
— Брысь, проклятая! П-шла! — заорал я.
Кошка невозмутимо продолжала шествовать на судно. Я топал ногами и вопил, а кошка уже ступила на палубу. Она вдруг уставилась на меня круглыми вещими глазами. Осмотрела всего с нескрываемым презрением, оскалила в беззвучном шипе свою пасть и, держа хвост строго горизонтально, направилась на корму.
— Ты чего его гонишь?! — сказал вышедший покурить парень в тельняшке. — Это наш кот Кузя. Неужели не слыхал? Он, дружок, пять лет с нами плавает. Коли он явился на борт, значит, скоро уйдем в море… Так, что ли, Кузя?
Кот, не оборачиваясь, противно мяукнул надтреснутым басом.
Как потом растолковали мне бывалые аскольдовцы, пытаясь не пустить Кузю на борт, я нанес ему тяжкое оскорбление, и он мне этого не простит. Он станет проверять мою работу.
Я легкомысленно посмеялся в ответ. Уж больно это походило на розыграш.