— Мотай отсюда, покупатель! Чтоб я больше не слышал таких речей!
Кондрат Игнатьевич взрыхлил рогом землю вокруг. Затем снял с головки женьшеня красные зерна, разбросал их и слегка притоптал.
Потом он содрал пласт коры с ближайшего кедра, согнул его коробочкой, положил на дно мох, посыпал его землей.
Пока Кондрат Игнатьевич священнодействовал на женьшеневой полянке, Юрий любовался корнем. Он медленно поворачивал его, и женская фигурка словно оживала.
И вдруг вспышкой далекого и забытого видения возникло в его памяти обнаженное тело Полины…
Это было неожиданно и странно. Ведь когда они с Полиной плыли среди волн в ледяной воде, Каштан даже и не заметил ее наготы.
Значит, где-то в подсознании, независимо от его воли, отпечаталось, а теперь внезапно всплыло воспоминание.
Какое-то наваждение.
Оказалось, память запечатлела и сохранила также и эпизод, который вообще полностью выпал из его сознания. А сейчас он увидел его, словно фрагмент из немого фильма.
Это было уже на берегу, куда их выбросило море. Полина очнулась. Села. Оглянулась на оглохшего Каштана. Потом подбежали люди, посланные директором. Один из них снял и протянул Полине полушубок. Она набросила его на голые плечи, запахнулась. Опустила голову, разрыдалась…
Каштана вернул к действительности голос Кондрата Игнатьевича. Он взял корень, уложил его в коробочку, перевязал лыком. А затем пристегнул Каштану сбоку к ремню.
— В этом лубке, — объяснил он, — твой панцун сохранит свои соки. А когда вернемся в Светлану, я тебе из него паштет сделаю. Станешь от этого паштета бравым молодцем.
Они зашагали к зимовью.
А вечером, задумчиво глядя в пламя костра, Юрий впервые задал себе вопрос: что же дальше? Чем займется «бравый молодец», когда выйдет из леса?
Каштан жил в тайге бездумно, просто и легко. Не вспоминал о прошлом, не сдирал его с себя. Оно, наверно, само отпадало незаметно и естественно, как отмершая кожа. Юрий совсем не задумывался о прежней своей профессии. И куда-то в небытие уплыла его семейная жизнь с Аней. Память о ней выветрилась, испарилась, исчезла.
Плохо ли это, хорошо ли, он не знал. Наверно, так надо.
Единственное, что не забывалось, — Маринка.
Дочка появлялась в памяти как что-то особое, не зависимое ни от кого, дорогое существо, к которому он испытывал беспредельную нежность.
Долго он размышлял о будущем, однако ничего путного не надумал.
И решил так. Желания, решимость, устремленность когда-нибудь появятся, они не могут не возникнуть. Все придет. Но вероятней всего — когда он окончательно окрепнет, когда заиграют в нем жизненные силы.
Работа в промысловой бригаде приносила ему удовольствие, а это — главное.
Не надо мудрить, не надо терзаться.
С этими мыслями он и уснул.
9. УБЕГАЛА ГАЗЕЛЬ ОТ ТИГРА…
В лесу происходила привычная для этих мест драма.
Самка изюбря, длинноногая изящная красавица, бешено мчалась, не разбирая дороги, напролом через заросли папоротника. Круглые выпуклые глаза наполнены были диким страхом: ее преследовал тигр.
Зверь шел ровно и сильно. Он понимал, что добыча от него никуда не уйдет. Страх сломит глупую олениху, и она сдастся, не в силах выдержать эту изнурительную скачку.
Однако случилось непредвиденное.
Там, куда, откинув назад голову, неслась олениха, деревья вдруг расступились, а за ними сияла на солнце полянка и дальше — ручей. На полянке сидели люди.
Обессилевшая беглянка с разгону выскочила на опушку и резко затормозила передними ногами. Она испуганно озиралась — и здесь были враги.
Коруна опомнился первым. Он стремительно метнулся к оленихе, обхватил ее сильными объятиями и воскликнул:
— Стой, голубушка! Отдохни!
И тут все увидели тигра. Он стоял у дерева и исподлобья оглядывал людей.
Каштан, не шелохнувшись, смотрел на огромного полосатого хищника.
Кондрат Игнатьевич поднялся и спокойно сказал зверю:
— А ну-ка, поворачивай назад, паря!.. Иди, гуляй и другом месте!
Тигр постоял немного, затем нехотя повернул назад. Уходил он не спеша, с достоинством.
Кородеры словно очнулись от оцепенения. Они подошли к дрожащей пленнице. Жерехов принес веревку, и они с Коруной стреножили животное. Довольный Коруна сказал:
— Очень кстати пожаловала! Ужин будет знатный.
Каштан повернулся к нему и недоуменно спросил:
— А при чем тут ужин?
— При том, что будет свеженькая дичь.
— Ты с ума сошел, что ли? — воскликнул Каштан — Ее надо отпустить. Она от тигра сбежала. Сам же ее спас!
Жерехов, усмехнувшись, бросил:
— Считай, что тигр уже сожрал ее.
— Но мы-то — не тигры! — в сердцах сказал Юрий.
— Чего ты хочешь, интеллигенция? — с иронией спросил Коруна. — Чтоб мы отпустили ее обратно? Чтоб ее слопал этот зверюга? Ты о его ужине заботишься? Так надо понимать?
Каштан растерянно посмотрел на Кондрата Игнатьевича. Тот угрюмо проговорил:
— Худое это дело, парни. Негоже так поступать.
Но Коруна с Жереховым и не подумали отпускать олениху. Вечером они развели огромный костер, закололи пленницу, разделали тушу и поджарили ее на вертеле. Медные отблески пламени играли на их лицах.
А первый кусок горячей, аппетитно пахнущей оленины Жерехов принес не кому-нибудь, а Каштану:
— Рубай, земляк! — сказал он, протягивая ему мясо. — Чего уж теперь-то! Бобик сдох.
Каштан отвел его руку, поднялся и резко сказал:
— Подавитесь вы этой олениной!
Он повернулся и пошел к ручью. Сел там на берег и задумался.
К удивлению Коруны и Жерехова, есть изюбря отказались и Овчинниковы, и Кондрат Игнатьевич с Кешей.
— Надо же! Какие чистюли ходят нынче по тайге! — бросил Коруна. — Ну тот, слюнявый интеллигент — еще ладно. Он форс держит. А это мужичье чего выкобенивается?
Коруна и Жерехов тайком нацедили себе спирта из фляги, которая была выдана бригаде в качестве НЗ на случай чрезвычайного происшествия. Они долго не могли угомониться, галдели, горланили дуэтом: «На неделю до второго я поеду в Комарово», ржали, затеяли перебранку.
Юрий не спал. Не смог заснуть и после того, как гуляки затихли. Как говорила в таких случаях жена, «на Каштана опять накатило». Да, на него порой «накатывало». После размолвок с Аней. Угнетали его даже мелкие обиды, нанесенные сослуживцем или соседом. У Юрия не было иммунитета против грубости, его обескураживала и травмировала черствость. Порой это вызывало насмешки. Но переделать себя он не мог.
На этот раз, однако, дело обстояло иначе. Юрии хорошо понимал, что гнусный поступок Жерехова и Коруны — от их глубокого невежества. И Каштана оскорбляло не столько бесчинство этих диких парней, а то, что это произошло здесь, в тайге, в благодатной тишине незамутненного, лучистого и приветливого мира.
Юрий понял, что спокойствия в бригаде уже не будет. И примириться с этим будет трудно.
К утру он твердо решил покинуть бригаду и вернуться в Светлану. Об этом сказал Кондрату Игнатьевичу. Таежник долго молчал. Наконец заметил:
— Что ж, парень, коли решил, значит, решил… Если человеку невмоготу, грех его удерживать… Как бригадир, отпускаю… Когда хочешь идти-то?
— Пожалуй, завтра, на рассвете.
— Добро. Кеша проводит тебя до лесхозной дороги. По ней и выйдешь к берегу. А там на шоссе разберешься… Ну а насчет доли, заработанной здесь, не беспокойся. Осенью, как сдадим бархат, получишь. По договору.
Кондрат Игнатьевич снарядил Каштана по-походному. Тщательно проверил его обувь, одежду. Дал плащ-палатку, нож, спички, запас еды. Пристегнул коробок с корнем женьшеня. Хлопнул по плечу:
— Топай, парень! И будь мужиком!
— Постараюсь, Кондрат Игнатьевич. Спасибо за все. До встречи!
Неприметными тропами Кеша вывел Юрия к таежному взгорью. Здесь остановились, и паренек сказал:
— Ну вот, пришли. Отсюда до бухты и ребенок доберется. Видите, вон за соснами дорога?