Затем с улыбкой добавила:
— Да будет тебе известно, русская баба привязывается к мужику, который ее за волосы таскал…
Когда они прощались у Володиного грузовика, Полина была молчалива, казалась подавленной. Каштан поцеловал ей руку. Она смотрела на него неотрывно. Серые глаза ее светились.
Машина уехала, а к Каштану подошел оленевод Анфиноген, шибко небритый, насквозь пропитанный табачной гарью мужик. Он спросил:
— Довольна жинка-то осталась? Недаром пантами баловался?
— Что за пошлости городишь, Анфиноген?
— Какие ж это пошлости? Дело житейское. Известно, что пант нашему брату лихость дает… Но, говорят, шибче всех других снадобий — рог носорожий действует. Не знаю, брешут или правду говорят, будто стоит одна штука пятьдесят тыщ долларами…
Через три недели в Светлоярское оленеводческое хозяйство нагрянул ревизор. Оп дотошно проверил документацию, провел беседы с личным составом. Был крайне удивлен присутствием в оленнике не предусмотренного штатом и фондами заработной платы работника. Ревизор не мог взять в толк и не принял объяснений Каштана, что трудится тот по своей воле без зарплаты. С точки зрения ревизора, это был явный непорядок, и он высказал мнение, что Каштану следует искать работу в тех коллективах, где есть вакантные единицы.
А когда ревизор докопался до вопиющих фактов лечения нештатного постороннего лица, возмущению его не было границ. Он грозил доложить начальству и органам правопорядка, что государственное хозяйство превращено в богадельню и частную лечебницу…
Долго бушевал ревизор. И Юрий понял, что пора уезжать. Он по-братски обнял товарищей, к которым так привык, от всего сердца поблагодарил их за тепло и человечность и покинул место, ставшее ему бесконечно дорогим.
В Чагу его вез Володя.
— Да не переживай ты, чудак, — говорил шофер. — Никто не тронет ни Свиридова, ни кого другого. Пошумит ревизор и угомонится. У нас есть свой способ утихомирить любого ревизора. В первый раз, что ли?
— Так не хотелось уезжать от вас.
— А ты на следующее лето приезжай. У нас и штаты появятся. Приедешь?
— Там видно будет. Может, и приеду. Зависит от того, куда на работу устроюсь.
— Слушай, я в Чаге объявление видел: требуются люди в аэрогеологию. И платят хорошо.
— Посмотрим, — кивнул Каштан.
12. «…И ПУСТЬ ХРАНИТ ТЕБЯ ТВОЯ ЗВЕЗДА!»
Надо было начинать новую жизнь….
И в конце августа Юрий устроился на работу в подразделение аэрогеологоразведки, которое пока что базировалось в Приморье, но потом должно было перебраться дальше на запад.
Аэрогеологическая служба требовала отменного здоровья. И перед поступлением туда пришлось пройти всестороннее медицинское обследование. Никаких аномалий в организме Каштана, в том числе и в легких, врачи не обнаружили. Утверждать, что легкие чисты, как хрусталь, было бы преувеличением. Но и следов туберкулеза в них практически не осталось. Слабые меты зарубцевавшейся легочной ткани опасения не внушали.
Сентябрь ушел на подготовку к полетам, на освоение новой специальности, на изучение приборов, с которыми приходится иметь дело оператору — а именно так называлась должность Юрия.
Гамма-спектрометрическая и тепловизорная аппаратура устанавливалась на самолетах и вертолетах и включалась во время полетов над интересующими геологов участками территории. Оператор следил за работой приборов, а геофизики анализировали их показания.
Таким образом, Каштан «легализовался» и вновь обрел гражданский статус. У него появилась трудовая книжка, и отныне он числился в штатном расписании и финансовых ведомостях. После столь долгого перерыва получил зарплату.
Когда Юрий спрашивал себя, почему он не делает попытки вернуться к своей профессии, то сам же и отвечал: если бы меня тянуло в архитектуру, то я бы, не колеблясь, занялся ею. Тем более что здесь, на Дальнем Востоке, большая нужда в нашем брате. Но даже намека на желание вновь засесть за кульман пока не возникло.
Почему произошло такое, он не знал. Однако в нем созрела твердая убежденность: отныне никогда не станет принуждать себя заниматься постылым, чуждым ему делом.
Юрий пока что не в силах был заставить себя написать Ане о выздоровлении. Пугало возможное вторжение жены в нынешнюю его жизнь. Но он был убежден, что время постепенно само расставит все на свои места.
Юрий часто вспоминал Полину. Мысли об этой женщине по-прежнему тревожили его. Порой подступало острое желание увидеть ее. Был даже момент, когда он готов был, бросив все, поехать во Владивосток и остаться с нею.
В его причудливой дальневосточной биографии особенно приметным и странным событием была, конечно, встреча с Полиной. Тут перемешалось все — горечь и радость, ласковое чувство и печаль.
Он не раз вспоминал: когда прощались в оленнике, Полина упорно молчала. Но перед тем как сесть в автомобиль, грустно сказала:
— Я только сейчас осознала, Юра, что меня гнетет: оказывается, ты ни разу не сказал мне слова «люблю».
Она открыла дверцу, поднялась в кабину, захлопнула ее. И грузовик рванул с места.
И в самом деле, Каштан никогда не говорил Полине о любви. Но что он мог сказать ей, если и сам не мог разобраться в своем чувстве?
Быть может, отношения с Полиной в будущем могли сложиться естественно и светло. Если бы не одно обстоятельство. Отдавая ключ от владивостокской квартиры, Полина не предполагала, конечно, что этим искренним для нее шагом она воздвигла неодолимую преграду на пути к совместной жизни.
Для Каштана этот жест означал, что проект его будущего составлен другим человеком. А он после того, как случай подарил ему вторую жизнь, не мог допустить, чтобы в этой новой жизни обстоятельства или люди, даже самые дорогие, оказывали влияние на его судьбу.
Судя по двум печальным письмам, Полина понимала, какие сомнения тревожат Юрия.
«Не беспокойся, милый, не переживай, — писала она. — Я никогда, слышишь, никогда и ни при каких обстоятельствах не буду навязывать себя, призывать, убеждать или тем паче принуждать тебя быть рядом со мной, хоть и люблю тебя невыразимо, преданно, всем сердцем. Хоть и убеждена, что мы с тобой созданы друг для друга… Не чувствуй себя обязанным передо мной. Любовь к тебе настолько наполняет меня и помогает мне жить, что я благодарна тебе уже за то, что ты есть… И об одном лишь тебя прошу, родной мой, непутящий мужчина: пиши мне, ради бога, хоть изредка. Пиши. Пусть хранит тебя твоя звезда. Полина».
Звезда хранила Каштана в течение шести долгих месяцев — от сентября до февраля.
Полеты над Приморьем начались, когда сентябрь щедро расцветил горную тайгу осенними красками. Это было подлинное буйство красок. Юрий глаз не мог оторвать от лесов, окрашенных в багряный, пурпурный, коричневый, желтый и зеленый цвета…
Еще в детстве, часами наблюдая за движением облаков, Каштан мечтал оказаться в небесной выси и вместе с облаками плыть над землей. В какой-то мере эта мечта сейчас осуществилась. Перед ним развертывалась грандиозная панорама хребтов и ущелий, скальных россыпей и долин, суровых каньонов и могучих рек.
На тысячи километров раскинулось это безмолвное и безлюдное пространство. От его необъятности и суровой планетарной красоты захватывало дух.
Во время полета однажды всплыла в его памяти вычитанная где-то фраза о простом русском мужике, который много лет назад в лаптях, с одним топоришком за поясом, через тысячи верст «до Тихого океана допер».
Сейчас, охватывая взглядом раскинувшийся внизу край континента, Юрий поражался неукротимости предков, сумевших сотни лет назад одолеть горные кряжи и реки, продраться сквозь таежные чащобы и болота, чтобы в немыслимой дали от родного дома основать здесь поселения, рудники, порты…