Вместе с опытными строителями в возведении дома готовились принять участие старшеклассники и студенты, приехавшие на каникулы.
Каштану до последнего момента не верилось, что дело примет такой размах. Но руководители Чиндалея оказались не только людьми слова, но и умелыми организаторами, действующими целеустремленно и решительно.
Не прошло и двух недель после митинга, а в Чиндалей уже потянулись из Улан-Удэ грузы со стеклом, цементом, жестью, алюминием, арматурой, керамической плиткой, паркетом, краской. Из леспромхоза везли могучие лесины, с БАМа и соседних рудников — электрооборудование, обогревательные и вентиляционные системы.
Две недели под руководством Юрия студенты и старшеклассники корпели над проектными чертежами и расчетами. И наконец, пришел день, когда бригады приступили к нулевому циклу.
Для сооружения центрального корпуса Каштан отобрал камень, россыпи которого находились у подножия скалистой горы Тарба. Этот камень привлек его редким малахитовым оттенком. В дело пошел и камень из ущелья, своей фактурой и цветом напоминающий терракоту.
Чиндалейские каменщики, мастерски обрабатывая глыбы и плиты, кладку стен производили в столь стремительном темпе, что Каштан поначалу даже растерялся. Но он убедился не только в добротности работы мастеров, но и в их высоком вкусе.
Быстро росли стены круглого здания. И для Юрия настала горячая пора: он решил одновременно с возведением второго этажа оформлять стены фоне фресками и мозаикой.
Работал над фресками с подъемом и азартной увлеченностью. Задуманный им триптих занимал всю стену. Для росписи выбрал самые яркие краски и эмали.
Каштан трудился неутомимо, с раннего утра и до ночи. Отвлекался от росписи лишь в тех случаях, когда требовалось его вмешательство в ход строительства.
Триптих в условной манере изображал поколения чиндалейцев — старшее, среднее и совсем юное. Сияющий многоцветный полукруг радуги символизировал связь трех поколений. На фреске слева Юрий поместил двух мудрых стариков — Чимида и Бадму, в глубокой задумчивости сидящих у юрты. Там же слева неслись, вздымая вихри, табуны лошадей, паслись отары овец. Опытные стрелки натягивали тетивы луков. Музыканты играли на моринхурах. Над ними парили птицы.
В средней части триптиха Каштан изобразил Оюну, держащую на ладони солнце. Здесь же были и доктор Цэдашиев, юноша Цыремпилон, Базарон.
Правую часть триптиха Юрий посвятил детям. Горы, озеро, цветы и дети кружились на ней в общем хороводе.
А над мозаичным панно работал местный мастер Эрдыней, одаренный и трудолюбивый художник. Его панно было посвящено подвигам Гэсэра, героя бурятского эпоса.
Когда вечером Юрий спускался со стремянки, гасил переносные лампы в пустом помещении дома, то это означало, что глаза и руки сегодня отказываются ему служить. Он устало плелся в коттедж, раздевался и валился на топчан, чтобы подняться в пять тридцать, сделать разминку на лодке, искупаться в озере и вновь приняться за росписи.
Они с Эрдынеем завершили эту гигантскую изнурительную работу к началу августа. Десятого августа строители полностью закончили отделку и разобрали леса.
Всю следующую неделю устанавливали оборудование и кресла в зрительном зале. И восемнадцатого августа, при великом стечении народа, состоялось торжественное открытие Дома молодежи.
Приехали гости из райцентра, из Улан-Удэ прилетели корреспонденты газет и радио.
Темпераментно чествовали строителей, мастеров, бригадиров, каменщиков, кровельщиков, столяров, электриков…
Чиндалейцы сияли от гордости.
Юрий Каштан, сидевший на почетном месте, весь вечер был в состоянии некоторого остолбенения. Когда же его попросили выступить, он долго не мог сообразить, с какими словами следует обратиться к строителям. В конце концов сказал:
— Ну что же… Один объект вы сработали. И неплохо вроде сработали. Низкий поклон всем, кто трудился. По теперь, не сбавляя темпов, надо переходить на другие объекты. До середины ноября не худо бы, братцы, поставить коробки детского сада, Дома быта, библиотеки и музыкальной школы. А если к сентябрю подоспеет оборудование котельной и водопровода, то надо бы до зимы заложить фундаменты теплоцентрали и башни. Это позволило бы нам весной построить и больницу, и школу, и гостиницу, и баню… Так что, дорогие мои, музыка музыкой, торжество торжеством, а я даже сегодня говорю: за работу, друзья!
Шаракшанэ преподнес Юрию тэрлик — бурятский национальный халат, гутулы — сапоги с орнаментом и шапку. Каштан немедленно облачился в это одеяние, чем вызвал одобрительный смех у собравшихся. Он сказал, обращаясь к аудитории:
— Ну а теперь, чтобы стать истинным чипдалейцем, мне осталось изучить бурятский язык. Думаю, за этим дело не станет.
Каштан поймал вдруг взгляд Оюны. Она смотрела на него исподлобья. Не улыбалась. Не аплодировала.
Очень бы хотел понять Юрий эту девчонку: о чем она думает, какое у нее настроение, что она хочет?
20. ВОСХОЖДЕНИЕ НА АЛХАНАЙ
Был теплый лучистый августовский день.
По чисто вымытому синему небу тихо плыли многоэтажные и крупногабаритные облака.
На Оюне была голубая рубашка с погончиками и короткая джинсовая юбка. Она сидела на корме и веслом направляла лодку по известному ей курсу.
Юрий греб легко и мощно. Суденышко стремительно разрезало сверкающую на солнце водную гладь.
Каштан смотрел на Оюну и размышлял: что же заставило гордую и своенравную девушку поступиться местными правилами и отправиться с ним вдвоем в плавание?
Утром Оюна подошла к нему и спросила, когда же наконец он побывает на горе Алханай.
— А может, даже и сегодня, — ответил Юрий, — нынче у меня свободный день. Погода отличная, так что я, пожалуй, через часок и отправлюсь. Вот только чай попью.
— И у меня выходной. Хотите, буду вашим гидом? Покажу и дацан и окрестности.
— А как же…
— Теперь вы уже не мой пациент, а просто знакомый, который может стать моим спутником во время экскурсии. Если, конечно, захочет.
— Захочет.
— Вот и хорошо. А то мне показалось, что вы трусите.
— Трусить-то, конечно, трушу. Но пойду с удовольствием.
И вот они вдвоем на лодке посреди озера.
Чипдалей уплывал все дальше и дальше. И вскоре можно было только различить силуэт Дома молодежи, алюминиевый конус которого весело сверкал на солнце.
Каштану стало жарко. Он оставил весла, скинул рубашку. Оюна улыбнулась:
— Какой, однако, устойчивый рефлекс! Стоило вам взглянуть на меня, как сразу сбросили рубашку и приготовились к массажу.
— Ты недовольна? Мне одеться?
— Нет, нет, оставайтесь раздетым. У вас красивый торс.
— Ты это только сейчас заметила?
— Конечно. Смеет ли замороченная процедурами сестра обращать внимание на формы тела пациента. Да и вообще, на его достоинства. Это мешало бы работе, не говоря о том, что такие вещи предосудительны.
— В таком случае, Оюна, я ужасно рад, что мы с тобой теперь не пациент и медсестра.
— Я тоже, Юра.
До Каштана не сразу дошло, что Оюна впервые назвала его по имени, настолько естественно и просто это получилось у нее.
Он перестал грести, взглянул на нее и понял, что это не обмолвка. Она с легкой улыбкой ожидала его реплики. Каштан весело произнес:
— Наконец-то! Долго же пришлось ждать, пока начнешь так называть меня! У тебя очень славно это получается, девочка.
— Осторожно, Юра! Как только вы называете меня девочкой, мне сразу хочется броситься вам на шею… А если я это проделаю, то бултыхнемся в воду.
— Вот уж чудеса! Что особенного в слове «девочка»?
— Сама не знаю. Но стоит вам его произнести, я едва удерживаюсь от глупостей. Так что будьте осторожны, ахай!
Приближался берег. Гора Алханай напоминала утюг, острие которого обращено к озеру. Густая трава и кустарники придавали Алханаю сиренево-голубую окраску. От подножия к вершине вилась тропинка.