Башни фортовых стен были метров на двадцать пять ниже центрального корпуса. Там на башнях сидели опытные часовые. Они бдительно и преданно охраняли тюрьму. Стража зорко всматривалась во тьму, готовая уничтожить любого злоумышленника.
С тех пор как существовала крепость, все было предусмотрено: возможность подкопов, тоннелей, проломов в стене, атак из кустарника, применение веревочных лестниц и хлороформа. Но ни один страж Регины не предусмотрел небесного варианта побега заключенных.
Между тем человек, которому эта идея пришла в голову, вел «Савиолу» с двумя пассажирами на борту прямо к рыбацкой деревушке, у обрывистого морского берега. Он посадил планер у самой береговой кромки, едва не свалившись при этом с обрыва в море.
Прибытия планера ожидали. Беглецам заботливо помогли вылезти и повели к одной из хижин. Здесь была приготовлена рыбацкая одежда. На топчане стоял термос. Разлили по кружкам горячий кофе.
Все делалось молча, бесшумно. Объяснялись жестами.
Планерист меж тем вновь забрался в кабину, потянул тросик, механизм взлета сработал безотказно — он столкнул планер с обрыва. Ерема над морем набрал высоту и, развернувшись, вновь взял курс на крепость.
В квартире коменданта все еще продолжалось веселье. Синьора то и дело случайно прикасалась своей ножкой к ноге белокурого гиганта. Швейцарец этого не замечал. Он был в странно возбужденном состоянии и невольно поглядывал на часы.
Опьяневший лейтенант, заметив это, стал грозить ему пальцем:
— Ух, профессоре! Ух!
— Что ух? — спросил доктор.
— Знаю, знаю!.. Ух, баловник!
Лейтенант пьяно усмехнулся, затряс головой, встал пошатываясь. Он сказал:
— Балуетесь?.. Балуетесь… А мне баловаться нельзя… Я верен делу… Я верен дуче… Ни на минуту нельзя… Вот… Пойду проверю… четвертый блок… Там голубчики… тоже рады бы побаловаться…
Лейтенант пошел к двери.
— Куда же вы, Бартоломео? — певуче спросила хозяйка.
— Синьора… целую ваши ручки… Там в четвертом блоке наверху… канальи… Никогда нельзя быть уверенным… Спокойной ночи, синьора…
Он ушел.
Полковник давно уже, уронив голову на грудь, дремал в своем кресле.
Синьора стала угрожающе приближаться к доктору:
— Доктор, милый… Вас ведь зовут Альберт?
— Да. Альберт Зайдель. Доктор медицины. Берн. Швейцария.
— А как, дорогой, вас называли в детстве?
— Как называли? Кто его знает? — пожал он плечами. — Скорее всего — Алик.
— Алик? Как это мило! Алик…
Доктор отодвинулся, а синьора придвинулась. Он снова отодвинулся, а дама опять придвинулась.
— Почему вы нервничаете? — лукаво спросила синьора. — Из-за присутствия мужа?
— Вот именно. Неудобно как-то.
— Ха-ха.
Лейтенант, пошатываясь, шел через крепостной двор. Он вошел в центральный корпус не с главного входа, а через запасной, или, как его тут называли, технический подъезд.
Охранники откозыряли ему. Лейтенант уже направился было к железной винтовой лестнице, ведущей на верхние этажи, как вдруг остановился, глядя на бочку огромных размеров, наполненную доверху нечистотами.
Он круто повернулся к охранникам и свирепо крикнул:
— Это почему же дерьмо не вывезено?! Вы что, рехнулись, идиоты? Кто допустил такое нарушение?
— Мы здесь ни при чем, синьор лейтенант! — воскликнул один из охранников. — Это ведь обязанность второй смены.
— Значит, вы не имели права заступать!
— Они нам сказали, синьор лейтенант, что машина сегодня не прибыла.
— Почему?
— Они сказали, что вашей заявки не было, синьор лейтенант.
Офицер мутно, зло смотрел на охранников:
— Значит, не надо было сливать параши!
— Это ведь делает не наша смена. Нам самим-то каково дежурить, синьор лейтенант.
— Сукины сыны вы!
Офицер пошел к лестнице и стал подниматься. Он сказал:
— Я на верхний этаж!
Планер «Савиола» вновь, чиркнув брюхом по ровно выложенной кирпичом площадке, оказался на крыше центрального корпуса.
И вновь повторилась предыдущая сцена. Неслышно открыта камера Бертоне и Орландо. Они тихо вышли из нее и направились за Регюсси к лесенке, ведущей через люк на крышу.
А лейтенант Бартоломео тоже поднимался по железной винтовой лестнице наверх. Он был где-то посередине между вторым и третьим этажами, когда у него закружилась голова — то ли от выпитого вина, то ли от смрада, поднимающегося из бочки. Во всяком случае, бравый офицер пошатнулся. А на тон ступеньке, как на грех, кто-то пролил лужицу из параши. И блестящий сапог лейтенанта скользнул совсем немного, чуть-чуть. Но этого оказалось достаточно, чтобы красавчик Бартоломео потерял равновесие, нелепо взмахнул руками и, прокатившись с грохотом по лестнице, угодил прямо в бочку со зловонной жижей.
Пока охранники вытаскивали лейтенанта из бочки, на крыше завершалась операция по спасению узников.
Неожиданно забарахлил пусковой механизм. Только с пятой попытки загруженный планер рывком сполз с крыши и, плавно снижаясь, устремился к морскому берегу.
— И вся недолга! — сказал Ерема с облегчением.
В коридоре верхнего этажа блока № 4 Репосси припудрил пылью замок люка и ступеньки ведущей к нему лесенки. Затем тщательно подмел и протер каменный пол коридора.
Бурдига, в свою очередь, внимательно и приветливо пересчитал толстую пачку денег, аккуратно уложил ее в карман, закрепил булавкой.
Затем оба дежурных вымыли руки, поставили на плитку кофейник. Сменщики застали мирную картинку: Бурдига и Репосси пили кофе.
Новый начальник смены сообщил новость:
— А наш синьор лейтенант искупался в сортирной бочке!
Бурдига удивился:
— Совсем сдурел! Что это ему — бассейн?!
— Он к тому же и шею свернул, — сказал сменщик.
— И поделом! Не будет нырять куда не положено. Высшим чипам — и тем не дозволено булькаться в клозетной жиже. А тут всего лишь лейтенант. Непорядок!
В хижине рыбацкой деревушки четверо беглецов — Рудини, Каррето, Джакомо и Орландо быстро переоделись в брезентовые куртки и зюйдвестки, и старый рыбак повел их по тропинке вниз к морю.
Здесь покачивалась на волне шлюпка. Прежде чем сесть в нее, беглецы молча обняли тех, кто оставался на берегу.
Старик махнул рукой. Четверо забрались в шлюпку. Рыбак поднял парус, и лодка, ходко заскользив по волне, стала удаляться в море.
Ерема с обрыва смотрел на парус, пока он не растворился во тьме. Тогда он взобрался в кабину и в последний раз воспользовался механизмом для взлета. Планер подпрыгнул, устремился с обрыва вниз, но пилот его выпрямил, и он, словно птица, стал подниматься на восходящих потоках.
Седых пролетел над шлюпкой, затем развернул планер в обратную сторону и взял курс на аэродром.
Планерист и журналист Поль Эккерт, он же сборщик моторов грузовых автомобилей Нижегородского автозавода Еремей Павлович Седых, возвращаясь из ночного полета, испытывал безудержную радость. Душа его ликовала. И это ликование требовало выхода.
Бесшумно плыл над землей планер, а пилот его пел.
Тем временем прелат собора св. Доминика в округе Марио Ди Грациани и священнослужитель при тюрьме Регина отец Витторио возвращались из Ватикана. Они ехали не спеша от станции в пролетке, запряженной парой мулов. Блаженное спокойствие и тишина царили вокруг. Святые отцы молча отдавались этой благодати.
И вдруг с неба послышались звуки непонятной песни. Диковат был ее мотив и причудлив язык. Отцы в смятении глянули вверх на яснозвездное ночное небо: никого! Но загадочная песня продолжала плыть в небесах. Священникам стало жутко. И было отчего: