— Полезно иногда.
— Будет тебе задаваться!.. И вот план один мне пришел в голову.
— Да? Что за план?
— Как вызволить из этой тюрьмы всех до единого заключенных! А крепость потом взорвать к чертовой матери!
— И все?
— А что еще?
— Ну как же! Что нам — одна крепость! Давай уж все тюрьмы Италии взорвем! И заодно и дворец короля, и правительство, и банки! Гулять так гулять!.. Авантюрист!
— А-ван-тюрист? — с растяжкой произнес Ерема, — Словам-то каким тут научился. Задель!..
— А? Что? — вскинул вдруг голову Карло Громки. — Зайдель? Алик? Дружище! Хочешь стать президентом моего банка?
— Еще чего! — сказал Фома.
— Хороший крепкий банк!
— Отстань, Карла!
— Соглашайся!
— Иди на фиг! Я спать хочу.
Лимузин въезжал в Рим.
Друзья еще спали, когда в их номер кто-то постучал. Ерема встал и с проклятьями, в одних кальсонах, босиком пошлепал к двери.
В номер вошел благообразный господин с холеным лицом, аккуратными тонкими усиками. Он сказал:
— Тысячу извинений! Я говорю с доктором Зайделем?
— Что? А, Зайдель! Вот он дрыхнет.
Посетитель глянул на кровать Фомы:
— Это — профессоре?
— Это, это!
— У меня срочный разговор.
Ерема подошел к Фоме и стал его расталкивать:
— Эй, Задель! Проснись! Встань! Тут к тебе пришли.
— Что? Кто пришел? Бабы?
— Ты уж спятил на бабах! Все бы тебе бабы! Натуральный мужчина. Хмырь с усами.
Фома приподнялся. Спросил с хрипотцой:
— Чего надо?
— Строго конфиденциальная беседа, коллега!
— У меня от Эккерта секретов нет. Выкладывайте, зачем пришли.
Посетитель растерянно огляделся. Фома подбодрил:
— Давайте, давайте! Да сядьте же!
Посетитель сел. Положил на колени черную кожаную папку. Тросточку прислонил к столу. Он начал:
— Я — доктор Джермиано.
— Очень приятно.
— Я — президент ассоциации терапевтов Италии.
— Ух ты, какая мне честь! Слушаю вас.
— К вам же я по поручению коллегии Римской региональной секции этого общества.
— Так. Усвоил. Дальше?
— Сложилась многолетняя традиция, согласно которой высшее общество в Риме обслуживается исключительно врачами особой квалификации. Их не так много. Каждый знает свою сферу. Один лечит высшее духовенство, другой — семьи аристократов, третий — промышленников и финансистов, четвертый — государственных деятелей высшего ранга.
— Понятно. Что дальше?
— Эта традиция была внезапно нарушена. Ряд высших сановников стал пользоваться услугами приезжего иностранного терапевта. Это нарушило установленную стабильность гонораров и поколебало необходимую веру пациентов в привычные методы лечения.
— Ну и что вы от меня хотите? Говорите прямо и не тяните! Не выношу занудства!
— Проблема деликатная, доктор Зайдель!
— А вы попроще!
— Дамы очарованы вами…
— Что вы предлагаете, черт бы вас подрал?!
— От имени моих коллег я предлагаю отступную сумму, доктор Зайдель…
Джермиано открыл кожаную папку и вынул из нее конверт. Положил на стол.
— Наше условие, коллега, таково: сегодня же вы должны покинуть Италию.
— Ну-ка дайте взглянуть, сколько вы предлагаете!
Джермиано подал ему конверт. Фома взглянул на чек и сказал:
— Ого! Щедро!
Джермиано сказал со вздохом:
— Буду откровенен. Если б не ваша дружба с его превосходительством министром Стабилини, мы сумели бы выслать вас более дешевым способом.
Фома захохотал. Потом спросил:
— Мне надо что-нибудь подписать?
— Да. Прошу вас. Вот это.
Фома лихо расписался на трех экземплярах. Джермиано пригласил ожидающего, как оказалось, за дверью нотариуса. Тот заверил документ и немедленно исчез. Джермиано достал из папки еще один конверт, и подал Фоме.
— А это что еще?
— Два билета на экспресс Рим — Женева. Сегодня в ночь.
— Вот за это особое вам спасибо! Уважили!
Джермиано встал.
— Счастливого пути, коллега!
— Счастливо оставаться! Больше не буду вносить смуту в вашу работу.
— Будьте здоровы, доктор!
Едва Джермиано вышел, как Ерема взял конверт, вынул чек и посмотрел его на просвет. Затем записал в свой блокнот и сказал:
— Надо срочно звонить Клавдио, чтоб успел забрать и выигрыш и чек…
В дверь снова постучали.
— Это еще кого несет? — удивился Фома.
В номер вошел жандармский офицер. Он козырнул и сказал:
— Приношу извинения, синьоры! Мне нужны ваши документы.
Фома молча протянул ему бумаги.
Офицер взглянул на них, быстро вынул печать, лихо проштамповал и вернул Фоме.
— Прошу вас, синьоры! Тысяча извинений! Честь имею откланяться!
— Чего там? — спросил Ерема, когда офицер ушел.
— Выездные штампы.
Фома счастливо, по-детски улыбнулся.
— Домой, Еремушка! Наконец-то!
— Вот это другой коленкор! Ай да бабы! Цены им нет!
Но визиты в этот день не закончились. Снова постучали в дверь. На этот раз в номере появился полковник Гвиано собственной персоной. Он радостно пропищал:
— Ах, как хорошо, что я вас застал, друг мой! А это кто? Ваш приятель Эккерт? Очень приятно. Гвиано… Я слышал, что вы сегодня покидаете нас? Какая жалость!.. Я не имел возможности этот месяц вас видеть. У меня такие неприятности. Исчезли четыре узника. И вы знаете, чья это работа?
Фойа пожал плечами.
— Этого паршивца Бартоломео!
— Да что вы?!
— Это доказано! Он, прохвост, сознался наконец на допросе, что замешан в этом деле… Правда, пока не сказал, куда скрылись беглецы.
— Ну, еще скажет! — уверенно сказал Фома.
— Разумеется! Без сомнения. Скажет! Если, конечно, не сдохнет во время допроса.
— Вот негодяй! — сказал Фома.
— Мерзавец! Из-за него я чуть места не лишился. Бандит!
— Как чувствует себя супруга?
— Ах, благодарю вас! Она так жалела, что не может поехать со мной! Вам сердечный привет. Мы хотим посетить вас в Швейцарии.
— Милости прошу в любое время! Буду счастлив.
— Прощайте, синьор! Всегда буду помнить ваше лечение!
— Хе-хе! Чего уж там! Прощайте!
— Прощайте!
Дверь захлопнулась.
— У Еремы лодка с дыркой! — воскликнул Фома.
— У Фомы челнок без дна! — отозвался Ерема.
Оба радостно захохотали.
Мчался поезд через Италию и Швейцарию.
Потом экспресс пересек Австрию и Германию. Затем— Польшу. И вот уже — милая, прекрасная Родина.
Москва… За нею — Волга… Нижний Новгород. Родной завод…
Бурлакова по дороге в кузнечный цех встретил секретарь цехового комитета МОПРа Зюкин. Он сказал:
— Ты ведь у меня задолжник, Фома Игнатович! Чтоб сегодня же уплатил взносы за два месяца! Понял?
— Виноват! Уплачу!
— Давай, давай!
Затем Фома повстречал секретаря заводской ячейки МОПРа Шарко. Шарко сказал:
— Ты чего это так долго ездил? Мы тут прямо уж не знали, что и подумать!
— Да, пришлось подзадержаться. Не по нашей вине. Там, понимаешь, волокиту развели…
— Я ж и говорю — чего было задерживаться без толку! Наша подшефная четверка-то удрала из тюрьмы! Ты знаешь?
— Да, слышал.
— Так что понапрасну вы с Седых катались?
— Выходит, напрасно.
— Я ж и говорю.
— Ты извини, Степа, я по кузне стосковался! Побегу! Мне еще до смены надо пресс отладить!
И вот Фома Бурлаков вновь у своего пресса.
С каким наслаждением включил он рубильник! С каким удовольствием подставил он под ковку коленчатый вал! Лицо его светилось радостью.
То же выражение беспредельной радости можно было увидеть и на лице Еремы Седых. Он вновь привычно трудился в своем цехе, колдуя над сборкой мотора.
И заводские звуки казались ему чудесной музыкой.