она была веселая. И он веселый. Больной, но веселый.
Индия – место силы
С.А.: Когда умер отец, мне было двадцать семь. Тогда
у нас началось повальное увлечение Индией, картина-ми Рериха. Приезжал Неру – все кинулись заниматься
йогой. Мой сын стоял на голове и упал, засадил стекло себе в ногу. Потом пришел философ Кришнамурти, увлечение Еленой Петровной Блаватской, теософией.
Теософы считают, что все религии равны и ведут
к одному богу – только разными путями. Ганди находился под их огромным влиянием.
И когда в начале 1960-х я попала в больницу и увидела Сингха, живого индуса, сразу к нему кинулась (Браджеш Сингх – индийский коммунист, который приехал
в Москву на лечение. – Л.П.). Ни на кого больше не смотрела. Он был неизлечимо болен. У него были больные
легкие, кашлял все время. Но он нашел человека, который говорит по-английски и не принадлежит ни к какой
организации. Он сказал: «Everybody here represents some organization». Нет, «I don’t represent anybody».
Он познакомил меня с московскими индусами, тогда
была большая диаспора. Они все были переводчиками, вещали на 14 индийских языках. Сингх переводил с хин-ди. Он представил меня послу, дорогому Тикки Каулю.
Он вывез за границу мою рукопись «20 писем другу».
Л.П.: Разве это сделали не вы?
С.А.: Нет, он вывез ее в 1964-м, когда уезжал из Москвы. И отдал ее мне, только когда я прилетела в Дели
с прахом дорогого Сингха. И с ней я бежала в США.
Это все не было запланировано. Когда меня привезли в Нью-Йорк, на мое первое выступление в Plaza Hotel Conference, все говорили: конечно, она это за-планировала. Знала, что встретит больного индуса, выйдет за него замуж, потом он умрет. Она повезет его
прах в Индию и будет бежать оттуда. Господи, ничего
153
тайны семьи сталина
исповедь последнего из джугашвили
я не планировала! Когда летела в Индию, даже фотографий с собой не взяла, думала, что вернусь через месяц.
К своим детям.
Но советское посольство в Дели так меня преследова-ло, желая отправить обратно в Москву, что я взбунтова-лась. Я, между прочим, знаю нескольких людей, у которых в Индии кардинально меняется характер. Один мой
знакомый ювелир из русских говорил: «Индия делает
вас другим человеком. Вы или что-то познаете, или в вас
входит какая-то сила». Или вам Индия не нравится, вам
на нее плевать, никогда в жизни туда не вернетесь. Таким был мой Уильям Питерс, который ездил в Индию изучать архитектуру. Заявил, что она плохая, ничего в ней
нет, и больше никогда там не был. А я, напротив, за два
месяца набралась такой силы, что решила: не вернусь
в Москву. Куда? Там Суслов, там Косыгин. Опять в коллектив к этим? Нет, лучше бежать без оглядки.
Л.П.: Дети в то время были уже взрослые?
С.А.: Сын был женат, Кате исполнилось 17 лет. Я думала, они меня поймут. И когда была в Швейцарии, надеялась, что приедут. Ну, может, не Катя – она всегда
была русским патриотом. А Иосиф… У него первая жена
– полька Елена, переводчица. Они очень друг друга лю-били, сын родился. Я надеялась, они приедут повидаться
и поговорить. А он испугался. Потом Елена от него ушла, потому что он проявил трусость. И тут он вдруг начал мне
писать в Нью-Йорк. Что-то с ним произошло. Может, его
запугали, купили? Правительство купило? Иосифу дали
другую жену, Люду. Вы с ней не встречались?
Л.П.: Нет, только с ним говорила. Очень интеллигентный человек.
С.А.: Ну, слава богу. А Люда неинтеллигентный человек. Людоедка Людочка, типично чекистская.
Л.П.: Почему вы не сказали детям, что планируете
бежать? Наверное, они обиделись на это.
С.А.: Как я им могла сказать, если сама ничего не знала? Я им написала письмо, отправила в Москву со знако-мым индийцем, который приезжал в Швейцарию. Как же
его звали? Рики Джайпал. Но этот человек письмо так
и не передал. Я по телефону просила Лию Голден передать детям сообщение, уже после того как с Иосифом поговорила.
ИНТ: По телефону? Вы же понимаете, что вас про-слушивали?
С.А.: Ну да. Но я объяснила, что не вернусь обратно.