— А серебряный гусар? — спросил Генка.
— Не знаю ничего!
— Может, это не вы влезли в мою квартиру? — громко и сердито спросил Димка. — Не вы украли гусара?
Преснов испуганно огляделся. Ему показалось, что крик этого мальчишки слышали все соседи.
— Чего орать? — сдался он. — Проходите, поговорим.
«Многоуважаемая София Львовна!
Пишет Вам Никита Шиляев, из вольноопределяющихся. Думаю, что могу назвать себя другом офицера Зайцева.
Николай погиб 18 октября. Наверное, Вам сообщили бы об этом и официально, бумагой из штаба армии или из полка, но на второй день после его гибели принесли на батарею Ваше письмо, и я решился написать о том, что видел и знаю.
Николай погиб героем. В эти дни мы стояли под Перемышлем, принимая на себя удар австрийских войск и давая время перегруппироваться 4-й и 9-й армиям, идущим на Варшаву. Полагаю, что о всех передвижениях наших войск Вы осведомлены из газет.
Бои были местного значения, нечастые, но очень жестокие. Мешали леса.
Наша батарея, как всегда, в тот день поддерживала атаку пехоты. Но так получилось, что пехоте пришлось отступить, а наши орудия тяжелы для быстрого отступления.
Мы остались в окружении и ждали подкрепления. Австрийцы поняли, что могут захватить несколько орудий, и усилили огонь.
В расчете Николая один за другим погибали солдаты. Я служу в другом расчете и не очень точно могу объяснить, что происходило в тот день у него, но когда рассеивался дым от выстрелов, я видел его офицерскую фуражку, сновавшую вокруг орудия. Он один подтаскивал снаряды, заряжал, наводил прицел, стрелял.
Командир нашего расчета хотел послать к нему на подмогу хотя бы одного солдата. Я вызвался идти.
Но когда я перебежками продвигался к нему, его орудие замолчало. Нашел я его уже мертвым.
Знаю, как тяжело читать эти строки. Поверьте, так же тяжело писать их.
Я любил и уважал Николая. Мы часто говорили с ним о Петербурге, о Москве, о Павловске и о Вас.
Он Вас нежно и трогательно любил.
Завтра в отпуск уходит командир нашего расчета. Два дня будет в Петербурге и обещает встретиться с Вами.
Я сходил в землянку Николая и забрал его личные вещи. Их немного.
Кроме документов, несколько Ваших писем и маленький серебряный гусар, статуэтка, которую мы вместе покупали у поляка-ювелира. Я знаю, что этот гусар предназначался в подарок Вам.
С документами поступите, как знаете. Он никогда не говорил о своей родне.
Был ли у него кто? Если посчитаете нужным, передайте документы им. Я нашел в бумагах Николая только Ваш петербургский адрес. С уважением рядовой Никита Шиляев.
21 октября 1914 года».
Глава VIII ОБЪЯСНЕНИЕ
Преснов пропустил Кирилла Леонидовича и ребят в маленький темный коридорчик и жестом пригласил пройти в комнату.
Комнатка была небольшая, неуютная, неухоженная. В углах висела паутина, на комоде и журнальном столике толстым, многодневным слоем лежала пыль.
Кирилл Леонидович и мальчишки поместились на старом диване с выпирающими пружинами. Хозяин квартиры сел напротив, на скрипучий, шаткий стул.
— Чем обязан? — сурово спросил он.
Кажется, он не чувствовал себя ни преступником, ни вором, и Димка, вскипев, поинтересовался:
— Зачем вы украли у меня гусара?
— Я вернул, — коротко ответил Преснов.
Генка во все глаза смотрел на него и не чувствовал даже глубоко в душе ненависти, презрения или неприязни к этому человеку. Самое главное, Петр Романович не вызывал никакого чувства опасности.
— Скажите, как гусар попал в пустоту? — задал Генка самый загадочный для себя вопрос.
— Это долгая история, — усмехнулся Преснов.
Он сразу понял, о чем спросил Генка, ему не понадобилось объяснять, что такое пустота между аркой и домом и как она образовалась.
— Все началось с него, — Преснов кивнул на Кирилла Леонидовича. — Да, я вас помню. Вы — ученик Софии Львовны Прозоровой. Это вы тогда рассказывали Оле и Илюшке про коллекцию серебряных статуэток… В то время я по молодости, по глупости влез в большие долги и… — Петр Романович смешался, помолчал и усмехнулся. — Ну, всю эту историю вы знаете. Ночью я залез в квартиру старухи и выкрал драгоценности и серебряные статуэтки. Ведь вы, — он снова кивнул Кириллу Леонидовичу, — по простоте душевной так точно описали, где что лежит. Не забыл я и про сумочку с гусаром в ящике письменного стола… Дурак! Я думал, что гусар — самый ценный, потому и лежит отдельно. Я вышел из подъезда со своим обычным ведром, в котором уже лежала холщовая сумка с награбленным…