— Помоги мне встать.
— Зачем? — вздохнул Фарос.
— Я хочу поговорить с капитаном!
— Слишком поздно, Орфей. Мы уже прибываем в Александрию…
И правда: я слышал крики птиц, верный признак того, что рядом берег. И еще кто-то говорил — говорил громко, несмотря на правила, установленные нашим капитаном. Я прислушался. Я не понимал…
— Но говорят по-английски!
— Командор Сидней Смит на борту. Авария замедлила наш ход. На рассвете англичане нас догнали… «Птица» теперь его трофей, а мы — пленники. Вот это и есть мои плохие новости…
Лорд Сидней Смит, прекрасный солдат, был известен своей ненавистью к Бонапарту. Мы столкнулись с ним под Сен-Жан-д'Акром. В паре с французом Фелиппо Смит сражался на стороне кровавого Джеззар-паши. «Он чокнутый», — говорил о нем Бонапарт. В его-то руки мы и попали.
Палуба «Птицы» был разбита и завалена обломками.
Мертвые моряки лежали, завернутые в куски разорванной парусины. В полдень их сбросят в море. Страх перед чумой укоротит молитвы и прощальные речи. Когда я присоединился к своим друзьям-ученым, собравшимся на ахтердеке, какой-то молодой и элегантно одетый человек направился прямо ко мне.
— Орфей Форжюри?
Легкий акцент выдавал в нем англичанина, но Смит, а это был он, прекрасно владел нашим языком. Его элегантность была естественна. Лицо тонкое, черты правильные. Я отметил также, что у него светлые и длинные волосы, скрепленные лентой из красного вельвета.
— Лорд Смит?.. Тот ли это человек, которого Бонапарт считает опаснее целой армии?
Он громко рассмеялся и протянул мне руку. Другую руку он положил мне на плечо. Этот очень теплый контакт напомнил мне, с кем я общался. Его рукопожатие было ужасно твердым. Такой рукой легко можно было бы задушить.
— Значит, это правда, что вы столь же прямой человек, сколь и превосходный математик. Эти два качества мне очень интересны.
— Прямота — это я еще могу понять. Но математика? В чем тут интерес для военного человека?
— В сражении есть нечто от алгебры. Неизвестное — результат. Данные — количество людей, пушек, тактические построения. Война похожа на решение уравнения. Садитесь, и я вам докажу, что мы охвачены одной и той же страстью.
И я действительно вскоре убедился, что Смит великолепный математик и опасный переговорщик.
— Рассмотрим вашу проблему, — сказал он. — Вы находитесь на борту корабля, который нанес ущерб английскому судну. При этом мы находимся в состоянии войны… Значит, вы являетесь моими военнопленными.
— Но мы же ученые, и вы это знаете…
— Ученые, которые спешат уехать. А кто гарантирует, что в ваших чемоданах нет донесений, предназначенных Бонапарту? А посему, я могу логически сделать вывод, что под видом ученого скрывается шпион. Вас будет судить военный трибунал. Значит, вы будете расстреляны, а ваши вещи — конфискованы.
— Но обвинения будут притянуты за уши… Вы же прекрасно знаете, что они ложны!
— Хатчинсон[149] командует английскими войсками и живо интересуется тем, что вы везете. На войне, как на войне… Все средства хороши.
— В таком случае привяжите меня к мачте или закуйте в кандалы! — сказал я, вставая и намереваясь присоединиться к своим собратьям по несчастью.
Внезапно Смит крепко сжал мне руку.
— Чтобы избежать всех этих неприятностей, возможно, существует одно решение…
— Какое? — с надеждой спросил я.
— Цифровые уравнения… — пробормотал он.
— Не понял?
— Вы специалист. Не возражайте! Я увлечен математикой, и я читал ваши заметки по уравнениям для Академии наук. Ваш первый доклад в Академии датируется 1789 годом, не так ли? — Так оно и было. Он продолжал: — Я знаю, вы ждете возвращения во Францию, чтобы опубликовать новые работы по уравнениям. Скажите, что нет, и вы солжете!
— Зачем, если вы, похоже, и так все знаете? Разве я не прямой человек?
— В Египте вы написали трактат по алгебраическим уравнениям. Вы собрали в нем все, что человечество о них знает.
Вы хотели опубликовать все это в Каире под эгидой вашего Института, но вам не хватило времени. Но работа сделана и существует. Из этого я делаю вывод, что трактат при вас и находится в вашем чемодане. Или я ошибаюсь?
— Я изумлен подобной точностью…
— Простые выводы, сделанные на базе достоверной информации…
— Кто же мог вас проинформировать?
Смит расхохотался:
— Об этом писали в «Египетском курьере». Не было ничего проще, чем его читать всякий раз, когда какой-нибудь из ваших кораблей пытался преодолеть нашу блокаду. Трюмы всегда бывали им набиты… Таким образом, я шаг за шагом следил за вашим проектом и с самого начала упивался мыслью о том, что смогу с ним ознакомиться!
— Но почему моя работа так вас интересует?
— Я очень увлекаюсь уравнениями, я уже говорил. Это мое хобби, и вы даже не представляете, какое значение это слово имеет для англичанина. Я готов вести переговоры ради того, чтобы стать первым читателем ваших работ…
— Что вы хотите с ними сделать?
— Я их прочитаю. Вот и все.
— Подождите, пока я опубликую трактат…
— Удастся ли вам? Возвращение во Францию вам еще не гарантировано. Но даже если все сложится к лучшему, много ли времени мне оставила судьба, чтобы успеть все прочитать?
— Carpe diem,[150] Форжюри. Солдат каждый день должен считать последним в своей жизни. Думаете, это каприз? Мы, англичане, таковы.
— А что вы мне предложите взамен?
— Freedom, Форжюри. Свободу для вас и ваших друзей…
— А наши ящики?
— Они ваши, разве нет?
— И это все, что вы требуете за нашу свободу?
Смит ответил тоном, который принято называть английской флегмой:
— Древности интересуют меня гораздо меньше алгебры.
— Ну, вы согласны?
Назавтра он высадил нас в Александрии. Он стоял на палубе и лично приветствовал каждого ученого.
— Я выиграл больше, чем вы, — сказал он мне, едва я ступил на трап.
— Триста страниц бумаги против спасенной жизни… Вы уверены?
— Даже если бы вы отказались мне их дать, я бы вас отпустил, — ответил он. — Я знаю, что вы не шпион.
— Мы обмануты, — вздохнул Фарос у меня за спиной.
— Однако живы! — уточнил Сент-Илер.
Приходилось смириться с этой мыслью. Мену оказался прав.
Мы не сумели проскочить. То была единственная победа, которую он сумел одержать, но нам пришлось очень дорого за нее заплатить. Нас поместили в карантин. Все говорили только о чуме… Каир успел капитулировать, и это мудрое решение, позволившее избежать новых жертв, дало нам возможность торговаться. В середине лета Контэ, Деженетт, Дютертр[151] и Жакотен с группой ученых двинулись в сторону Франции. Фарос успокаивал себя тем, что, возможно, копии Розеттского камня удалось спасти. Если Контэ сдержит слово, копии скоро будут переданы Моргану де Спагу.
— Если только судьба не устроила им кораблекрушения…
Сент-Илер день ото дня мрачнел все больше.
Я уже писал, что мы очутились во Франции только осенью 1801 года. А Розеттский камень? К этому я еще вернусь, ибо развязка уже близка.
2 сентября Мену капитулировал. Тотчас начались переговоры, но у нас больше не было козырей на руках. Развязалась война нервов. Первые дни сентября были посвящены обсуждению того, что мы можем увезти с собой. Хатчинсон играл за англичан, и нам казалось, что мы выиграли, поскольку проект капитуляции, подготовленный французами, не запрещал ученым сохранить карты, бумаги, записки, коллекции и собранные «памятники истории».
— Камень спасен! — возрадовался Фарос, сжав Сент-Илера в объятиях.
— Подождем окончательного решения англичан.
Осторожный Сент-Илер был прав. Да, Хатчинсон вполне мог согласиться, но существовал еще Гамильтон,[152] человек, словно вышедший из тени. Кто он был такой? Удачливый коллекционер, антиквар, увлеченный Египтом, или секретарь английского посольства в Константинополе, уполномоченный в Александрии? Он вмешивался во все, давил на Хатчинсона и в итоге стал играть первостепенную роль в переговорах. Гамильтон сосредоточился на вопросе «памятников истории» и отказался его даже обсуждать. Англия непременно должна завладеть Розеттским камнем. Нам сообщили, что последнее решение таково: мы можем забрать предметы искусства и науки, привезенные из Франции, однако все найденное в Египте считается общественным достоянием и должно быть передано англичанам.
149
Джон Хатчинсон (1757–1832) — британский генерал, командовал войсками в Египте после гибели генерала Эберкромби.
151
Андре Дютертр (1753–1842) — художник, член Института Египта (секция литературы и искусства), автор серии портретов главных участников экспедиции.
152
Сэр Уильям Дуглас Гамильтон (1730–1803) — шотландский дипломат, антиквар, археолог и вулканолог, муж Эммы Гамильтон, авантюристки и любовницы адмирала Нельсона.