— С вами желают побеседовать эти джентльмены. Быть может, им вы поведаете больше, чем рассказали мне. Позвольте вам их представить: это Шерлок Холмс, а с ним доктор Уотсон.
Молодой человек просиял от радости. Шагнув навстречу, он по очереди протянул нам руку:
— Здравствуйте, мистер Холмс. Рад вас видеть, доктор Уотсон. Анна обещала сделать всё от неё зависящее, чтобы вы помогли с расследованием моего дела. Не выразить словами, как я счастлив, что вы здесь!
Когда он пожимал мне руку, я сразу обратил внимание на один интересный факт. Несмотря на то, что моя ладонь буквально утонула в его лапище, рукопожатие было мягким и аккуратным. Это однозначно свидетельствовало, что молодой человек прекрасно знает о своей недюжинной физической силе и великолепно умеет её рассчитывать.
— Саймон, — начал Холмс, — боюсь, у нас не так уж много времени, поэтому попрошу вас сразу рассказать обо всём, что связано с этим делом. Если вы ждёте от меня помощи, я желаю услышать от вас только правду.
Улыбка исчезла с лица молодого человека. Он тяжело вздохнул:
— Хоть я и не убивал Арнольда Сомса, мистер Холмс, если я поведаю вам всю правду, то скорее всего отправлюсь на виселицу. — Он опустился на край койки и пояснил: — Именно по этой причине я рассказал инспектору Хопкинсу так мало. Правда заключается в том, что я действительно был в церкви и действительно угрожал алтарнику.
— Что вас связывало с Сомсом? — спросил Холмс.
— Он был моим приёмным отцом, — на мгновение запнувшись, ответил Юргенс.
— Анна никогда мне об этом не рассказывала, — заметил я.
— Она и не знала, — мотнул головой Саймон. — Я ненавидел его, не хотел его знать и потому скрывал его существование.
— Не могли бы вы начать с самого начала? — попросил Холмс.
Саймон со вздохом кивнул:
— Мой отец был норвежский моряк по имени Арни Юргенс. Он, как и я, был здоровяком. Моя мать в шутку называла его Викингом и души в нём не чаяла. Он пропал в море — его корабль под названием «Мирамар» пропал с концами у Азорских островов. В тот год, когда это случилось, мне исполнилось девять лет. Даже когда отец был жив, мы, мягко говоря, не швырялись деньгами, а после его смерти нам пришлось на своей шкуре узнать, что такое настоящая нужда. Мою мать никак нельзя назвать сильной женщиной. Да, она работала прачкой, убиралась в домах у богачей, но мы всё равно не могли свести концы с концами. И тут появился Арнольд Сомс. Он давно на матушку глаз положил, а тут, после смерти отца, принялся ухаживать с утроенной силой. Не удивительно — моя мать всё ещё оставалась красивой женщиной. Я уверен, она никогда не любила алтарника. Она сама говорила, что никто не сможет ей заменить моего отца. Впрочем, Сомс не хотел уступать, и наконец она сдалась. По сути дела, матушка вышла за него только из-за меня, пусть она этого никогда и не признавала. Конечно, жизнь пошла на лад. Поначалу всё было прекрасно и Сомс хорошо с нами обращался, но со временем он всё чаще стал показывать своё истинное лицо. У него был дикий, буйный нрав. Даже самая ничтожная мелочь могла вызвать приступ ярости, которая, как правило, обрушивалась на меня. Он регулярно порол меня ремнём, причём порой даже без всякого повода с моей стороны. Такое впечатление, что истязания доставляли ему удовольствие. Он порол меня лишь в то время, когда матери не было рядом, и всякий раз грозился выдрать ещё сильнее, если я ей всё расскажу. Я ушёл из дому в день совершеннолетия. Теперь я работаю строителем. Бьюсь об заклад, никто из каменщиков во всём белом свете не сможет поднять разом столько кирпичей, сколько поднимаю я, — с гордостью закончил он.
— Думаю, так оно и есть, — улыбнулся Холмс.
— Не думайте, я человек честолюбивый. Я не собираюсь всю жизнь провести на стройке. Мой бывший школьный учитель мистер Хендерсон преподаёт мне по вечерам, а Анна помогает с математикой.
— Это очень похвально, Саймон, — согласился Холмс, — но мне хотелось бы услышать о том, что случилось в понедельник вечером в церкви Святого Альбана.
— Я как раз навещал мать, — вздохнул здоровяк. — Я хожу к ней каждый понедельник, когда Сомс в церкви. И вот захожу я в дом, а она плачет и пытается прикрыть ссадину на щеке. Сначала она принялась убеждать меня, что сама ушиблась о дверь, но потом всё-таки призналась, что это Сомс её поколотил. Я потом вспомнил, что и до этого порой замечал у неё то синяк, то ссадину, но она всякий раз придумывала какое-нибудь невинное объяснение. Раньше я думал, что этот выродок бьёт только меня, потому что я ему неродной сын и потому что ему приятно видеть мои слёзы, а тут до меня дошло, что он постоянно поднимает руку на мою мать, самое нежное, любящее и прекрасное создание во всём Лондоне. У меня как кровавая пелена на глаза упала. Я хотел убить его, да, я этого не отрицаю, но мама заставила дать ей обещание не трогать его, а я никогда не мог отказать матери.