— С удовольствием сообщаю, что вскоре по левому борту нашего судна появятся Липарские острова[5]. Я рекомендовал бы нашим уважаемым пассажирам насладиться зрелищем вулкана Стромболи[6]. Мы почти полностью обогнем острова перед тем, как войти в Мессинский пролив[7].
После ужина почти все пассажиры, захватив свитеры и куртки, вышли на палубу.
Ночь была свежей и ясной, хотя и безлунной, волны чуть слышно плескались о борт нашего судна. Вдалеке, с южной стороны, небо озарялось багровыми вспышками, которые становились все ярче по мере того, как мы приближались к острову. Вскоре уже можно было различить языки пламени, вырывающиеся из кратера вулкана и поднимающиеся к облакам. В самом деле, пропустить подобное зрелище было бы непростительно. Когда же «Виль-дё-Нис» подошел к островку на несколько кабельтовых[8], оно стало просто фантастическим.
— Потрясающе! — восклицал Стриженый. — Просто класс!
Потом и остров и вулкан растворились в темноте и далеко впереди, почти на уровне волн, показались новые огоньки — совсем крошечные.
— Берега Сицилии, — сказал кто-то из пассажиров. — Через час мы войдем в Мессинский пролив.
Несмотря на ночную прохладу, туристы не спешили покидать палубу. Последние из них разошлись по каютам лишь к часу ночи. Мы тоже были в числе полуночников. Как обычно, первым, едва коснувшись головой подушки, уснул Гий. Вскоре его примеру последовали Стриженый и Бифштекс. Ко мне же сон упорно не желал приходить, но вовсе не из-за возбуждения, вызванного видом действующего вулкана. Меня мучила тревога за собаку. Я упрекал себя за то, что не навестил Кафи перед тем, как спуститься в наш «подвал». Вдруг вчерашний незнакомец залезет в каморку, где сидит пес, и изобьет его? Впрочем, подобное предположение выглядело совершенно невероятным: сильная овчарка без труда справилась бы со всяким, кто напал бы на нее. И все же на сердце у меня было неспокойно. Я слез со своей койки и стал одеваться, стараясь производить поменьше шума.
— Куда ты собрался? — прошептал кто-то.
Это был Сапожник. Мои страхи вовсе не показались ему смешными. Более того, он предложил:
— Хочешь, я пойду с тобой, Тиду?
Корабль спал. В коридорах, как и прошлой ночью, не было ни души. Однако когда мы поднялись на верхнюю палубу, приятель схватил меня за руку:
— Смотри! Там кто-то есть!
Метрах в тридцати от нас какой-то мужчина — нельзя было разобрать — пассажир или член команды, — согнувшись, волочил по палубе что-то тяжелое.
— Наверно, помощник повара, — прошептал Сапожник. — Похоже, хочет выбросить за борт мешок с картофельными очистками.
— Не думаю. Кухня-то находится в задней части корабля.
Между тем мужчина добрался до леера и выпрямился, поднимая свой груз. Внезапно у меня кровь застыла в жилах. Тяжелый предмет, который неизвестный волочил за собой и сейчас готовился выбросить за борт, оказался вовсе не мешком, а собакой. Но ведь на судне был всего один пес!
— Скорее, Сапожник!
Мы кинулись к лееру, но было уже поздно. Раздался плеск воды. Незнакомец непостижимым образом исчез. Времени на раздумья у нас не оставалось.
— Поднимай тревогу!
Не раздеваясь, чтобы не терять ни секунды, я перемахнул через ограждение и бросился в море.
БЕЛАЯ ТАБЛЕТКА
Я слишком торопился, поэтому неверно рассчитал траекторию своего полета и вошел в воду не головой, как следовало бы, а почти плашмя, сильно ударившись животом и грудью. Боль была такой острой, что я едва не потерял сознание и испугался, что не сумею вынырнуть из глубины. Все же мне удалось выбраться на поверхность и сделать глубокий вдох. Теплоход удалялся, оставляя за собой пенный след. Мне было известно, что кильватерная струя изобилует водоворотами, поэтому я постарался поскорее отплыть в сторону. Теперь, уже не боясь утонуть, я набрал полные легкие воздуха и изо всех сил крикнул:
— Кафи!.. Кафи!..
Увы, я оказался за бортом на целую минуту позже, чем он. За это время наше судно прошло немалое расстояние. Я изо всех сил поплыл назад, делая короткие остановки, чтобы позвать пса и прислушаться, не отзовется ли он.
Вдруг меня охватил страх. Вдруг мой риск окажется напрасным?! Ведь Кафи ни за что не позволил бы дотронуться до себя чужому человеку. Вероятно, когда его волочили по палубе, он был уже мертв.
Эта мысль парализовала меня. Ощущение было таким, будто во мне сломалась какая-то пружина. Я едва мог шевелить руками и ногами, с трудом удерживаясь на плаву. Неужели я не только не спасу своего пса, но и утону сам?! Единственный шанс — отдаться на волю волн и дожидаться помощи. Увы! «Виль-дё-Нис» был уже далеко. По слабому свету его огней можно было предположить, что с момента моего прыжка он прошел уже более мили и по-прежнему продолжает удаляться. Что же Сапожник так медлит?! Почему не поднимает тревогу?!
Я был уже близок к отчаянию, как вдруг ночную тьму прорезал луч прожектора. Меня искали! Оказавшись на гребне волны я замахал рукой, чтобы меня заметили. Но луч всякий раз проходил надо мной, освещая море далеко позади того места, где я боролся с волнами. Едва затеплившаяся в моей душе надежда вновь сменилась страхом. Слишком уж быстро убывали мои силы. К счастью, море оказалось достаточно теплым. Мне часто приходилось купаться в реке, где вода была куда холоднее, но тогда меня успокаивала близость берега. Сейчас же, вдобавок ко всему, мои движения сковывала мокрая одежда.
Но вдруг мощный луч света ослепил меня и замер. Наконец-то меня заметили! Я услышал далекий шум мотора, ко мне приближались голоса.
— Не бойся! Держись!
Мне бросили спасательный круг, и я ухватился за привязанную к нему веревку. Две пары сильных рук вытащили меня из воды и положили на дно шлюпки. Я был в безопасности, но не мог лежать спокойно. Едва придя в себя, я вскочил на ноги и изо всех сил закричал:
— Там моя собака! Пожалуйста, спасите мою собаку!
Ну уж нет! Раз она оказалась в море, то тем хуже для нее, — проворчал какой-то матрос. — Скажи спасибо, что тебя успели вовремя выловить!
Умоляю, найдите моего пса! Может, он еще не погиб!
Боцман, командовавший шлюпкой, получил приказ спасать только меня. Однако мои мольбы не оставили его равнодушным. Шлюпка начала медленно кружить вокруг того места, где я был обнаружен. Но сколько мы не вглядывались в темноту, ничего, кроме волн, различить не могли. Боцман уже собирался отдать приказ о возвращении на судно, как вдруг один из матросов крикнул:
— Вижу что-то по левому борту! Мое сердце заколотилось. Это мог быть только Кафи! Несколько секунд спустя он был, в свою очередь, извлечен из воды. Он был едва жив и еле-еле смог поднять голову на звук моего голоса.
Пока наша шлюпка двигалась по направлению к судну, я ощупывал мокрую шерсть собаки. Никаких следов крови. Похоже, пес не был ранен. Но что же в таком случае с ним приключилось? — Кафи, мой бедный Кафи!.. Тут мои нервы не выдержали, и я как мешок свалился на дно шлюпки. Как в тумане, я видел, что наше суденышко поднимают на талях на теплоход, с трудом различал мелькавшие в толпе лица друзей. В голове у меня все смешалось. Тем не менее я явственно расслышал чей-то неодобрительный голос (как выяснилось на следующий день, он принадлежал капитану):
— Я могу понять любовь к животным, но не до такой же степени, чтобы среди ночи бросаться за ними за борт! Так ведь и утонуть можно. Полнейшая глупость!
Кто-то (очевидно, судовой врач), пощупал мне руки, ноги и грудь, удовлетворенно хмыкнул и приказал отнести меня в каюту.
… Когда я вновь открыл глаза, друзья были рядом. Мне казалось, что я спал всего час или два, на самом же деле было уже больше одиннадцати. Моя первая мысль была о собаке.