Несколько дней подряд на дороге не встретилось ни одного всадника, ни одного фургона. Повозка Лугова одиноко тащилась по каменистой пустынной равнине.
Но однажды тишину воздуха нарушил резкий звук. Это был сигнал армейского рожка. Павел Иванович приказал Остановиться и ждать.
Из-за поворота дороги показался сначала один всадник в ярко-красном мундире, потом второй, третий… Это был передовой отряд английского экспедиционного корпуса.
Начальник разъезда, драгунский офицер, проверив у Лугова документы, разрешил ему следовать дальше. Теперь то и дело навстречу попадались колонны регулярных английских войск. Подымая густую пыль, проходили эскадроны легкой кавалерии, большими массами двигались пехотинцы в белых пробковых шлемах, с тяжелыми ружьями на плечах. Давая о себе знать еще Издали, громыхала артиллерия: запряженные шестерками лошадей, тянулись пушки, мортиры, гаубицы, сопровождаемые многочисленной прислугой и офицерами в расшитых золотом мундирах. Шествие замыкали бесконечные обозы.
«И всю эту массу людей движет один закон — закон наживы», — с горечью думал Павел Иванович, глядя на проходившие мимо войска.
Спустя месяц после выезда из Кимберлея, Лугов был в Кейптауне. Болховитинов, встретив его в консульстве, очаровательно улыбнулся:
— Я весьма сожалею, дорогой Павел Иванович, но обстоятельства службы вынудили меня…
— Не утруждайте себя, — резко перебил его Лугов, — я все знаю.
Князь обиженно поджал губы.
— Ну что ж, тем лучше. По имеющемуся у меня предписанию вам надлежит вернуться в Россию. В этом конверте вы найдете деньги, билет на пароход и все документы. Желаю здравствовать!
Павел Иванович взял конверт и, не прощаясь, вышел из консульства.
Билет был с пересадкой в Лондоне. До отхода парохода оставалось пять дней. Лугов поселился в маленькой портовой гостинице и каждый вечер ходил на причалы покупать свежие европейские газеты и смотреть на шумную портовую жизнь.
Прочитав газеты от корки до корки, Павел Иванович садился на свободный кнехт и подолгу смотрел на нестройный лес мачт, на груды ящиков, тюков и бочек, на разноязычную, разноплеменную толпу пестрого портового люда. Ветер с океана приносил запах сырого тумана и водорослей.
Павел Иванович возвращался в гостиницу поздно. Он шел мимо портовых кабаков и трактиров, откуда доносились пьяные песни и нестройная музыка, мимо штабелей снаряжения и боеприпасов, мимо спавших вповалку солдат английской морской пехоты, батальоны которых каждый день высаживались на берег с британских военных кораблей.
Причудливые очертания бухты Столовой горы терялись в теплых январских сумерках. Огоньки разбросанных как попало на склонах гор домишек, кривые цепочки уличных фонарей, терпкий аромат тропической растительности, темно-зеленая вода, скалы, даль океана — все это рождало в душе тревожные предчувствия.
Однажды на причалах Лугова окликнули по-русски. Павел Иванович удивленно оглянулся. Перед ним стоял сутулый молодой человек с большими голубыми глазами и длинными русыми волосами. Он был одет в костюм, делавший его похожим одновременно и на петербургского мастерового и на французского моряка.
— Как вы узнали, что я русский? — спросил Лугов.
— По интеллигентской российской меланхолии, которую я наблюдаю в вашем лице здесь уже третий вечер, — ответил голубоглазый.
— Но вы-то как сюда попали?
Молодой человек оглянулся и приложил палец к губам:
— Тише. Если у вас есть деньги, ведите меня скорей в любой кабак. Со вчерашнего дня я ничего не ел.
Целый год Павел Иванович не видел русского человека, с которым он мог бы поговорить, не скрывая своих истинных мыслей и намерений. Сейчас он почему-то почувствовал необыкновенную симпатию к этому голубоглазому, со впалой грудью и, очевидно, тяжелобольному парню. И поэтому, когда тот, усевшись за грубый некрашеный стол портовой таверны, стал быстро расправляться с огромным куском жареного мяса, запивая его кислым вином из оловянной кружки, Лугов, хотя молодой человек его вовсе об этом не просил, рассказал ему чуть ли не всю свою жизнь, начиная с участия в студенческих волнениях в Петербурге и кончая последним свиданием с князем Болховитиновым.
— И вы хотите снова вернуться в эту страну рабов, в страну, где подлость — главный закон жизни? — запальчиво крикнул молодой человек, но потом, оглянувшись, пригнулся к столу и заговорил свистящим шепотом: — Моя фамилия Зенкевич. Я бывший член организации «Земля и воля». Осужден на вечную каторгу. Полгода назад бежал. Эмигрировал во Францию. Работал в Марселе грузчиком…