Следователь записал координаты, поблагодарил монахиню, церемонно простился с ней и решил, что на сегодня, пожалуй, хватит. Конечно, нужно бы еще раз переговорить с Галиной. Но зачем забегать вперед? Убийство еще не доказано. И с настоятельницей бы надо повидаться. Но мать Нина категорично отмела эту мысль:
– Позже, Сергей Георгиевич. Позже. Она совершенно не готова к расспросам, и если так упирается, бессмысленно и просить. Толку не будет. Помолимся, все и разрешится. День-два дайте ей свыкнуться с мыслью о расследовании. Ну, спасибо за все, Ангела-Хранителя Вам в дорогу.
Обнаружив пухленького, застенчивого опера Митрохина, поглощающего блинчики в паломнической трапезной под надежным приглядом «стебельковой» сестры Варвары, следователь поручил ему утром отправляться в приют и побеседовать с «милейшей Закваскиной». После чего с чувством выполненного долга Сергей Георгиевич покинул стены монастыря. Он решил идти до станции пешком, а не пользоваться любезностью монахинь, которые предлагали подвезти его на сестринской «хонде». Машину водили и Нина, и Капитолина.
К вечеру похолодало, поднялся ветер. Над крестами величественного собора неслись кудлатые серые облачка, но ветер, не дав им собраться в тучу, помчал непогоду к Москве. Сергей Георгиевич с удовольствием шагал по кромке свежего весеннего леса, вдыхая прелый хвойный воздух и даже мурлыча песенку из школьного детства, которая вдруг всплыла в памяти: про девятый класс, молчащий звонок, апрель и весну за окном по имени Светлана.
Быстров вспомнил серьезное, спокойное лицо Светланы Атразековой и заулыбался: «Милая женщина, и так похожа на маму. А может, это все фантазии. Но они, ей-богу, приятные, светлые».
Саша Шатов вышел из здания радиокомпании, с которой он сотрудничал как ведущий, и направился к своей машине – сундукоподобному, отнюдь не городскому джипу. Любовь именно к этой, почти не встречающейся на московских улицах модели оставалась для Люши необъяснимой. Как необъяснима, к примеру, была привязанность ее супруга к раз и навсегда выбранной модели туфель (хоть тресни, но не хочет понимать, что мода меняется!), к единственной марке джинсов, к привычке есть даже макароны с хлебом, потому что обедать можно только с хлебом! Впрочем, невозможно перечислить все незыблемые нормы, привычки, предметы, которые были так важны для «лучшего голоса российского эфира». Саша, не проработавший в театре ни дня и снявшийся лишь в паре сериальных эпизодов, но обладающий бархатным голосом и доверительной манерой речи, постепенно стал одним из самых популярных в российских масс-медиа «голосов». Его приглашали на озвучки документальных фильмов, радиопрограмм, рекламных роликов. Частенько Александр – мужчина импозантный, мало изменившийся со студенческих лет, вел концерты, юбилейные вечера и корпоративы. Иногда дублировал иностранные фильмы. Все это позволяло вполне безбедно существовать семье. Шатов являл собой образец однолюба и домоседа.
Саша завел мотор, включил дворники (к вечеру припустил дождь), сделал погромче музыку: сентиментальные песенки семидесятых-восьмидесятых ненавязчивым фоном частенько сопровождали его в дороге, и уже собирался тронуться с места, как вдруг в стекло бешено забарабанили. В сумерках, сквозь дождевые капли он не мог как следует рассмотреть женщину. А это была женщина: длинноволосая блондинка, у которой явно что-то стряслось: так отчаянно она дергала ручку запертой двери. Осторожный Шатов немного опустил стекло, и женщина, вымокшая под дождем, задыхающаяся, с отчаянным взором, прохрипела: «Помогите… плохо стало за рулем. Там… – взмахнула она левой рукой, – аптека. Нужно лекарство. Вот название, – незнакомка попыталась просунуть в щелку маленькую бумажку. – Свое забыла дома… – И она рухнула под колеса шатовского джипа. Левую дверцу теперь открыть не представлялась никакой возможности. Крупному Саше пришлось коряво и мучительно перетащить свое тело через рычаг коробки передач, вывалиться через правую дверь и со всей возможной осторожностью втащить бездыханную женщину на заднее сиденье. Потом найти рецепт (слава Богу, он оказался зажат в ледяной ладони блондинки) и мчаться в аптеку, которая, к счастью, оказалась совсем рядом – на углу ближайшего дома. Провизорша, у которой было странное лицо, будто стянутое назад, к затылку, отчего глаза выпучивались, а верхняя губа приоткрывала неровные зубы, с подозрением посмотрела на мокрого, грязного покупателя и, брезгливо взяв рецепт, неспешно отправилась копаться в дальней полке.