Я ощущала неловкость, слыша плохо скрытую злобу в его словах. Похоже, он питал неприязнь к обоим своим родителям.
– Можете себе представить, как должен был разочаровать Генри такой сын, как я, – продолжал он. – Я подозреваю, он на дух меня не переносил. Но, вероятно, это и не так важно, потому что чувство было взаимным. Конечно, став старше и превратившись в настоящего бизнесмена, занятого предприятиями Горэмов, он бросил спорт. Это, я уверен, устраивало всех, хотя, я думаю, он очень докучал бабушке. Вот уж кто не был похож на Диа! Вы видели скромный камень на кладбище? – Джеральд протянул руку и злобно раздавил сигарету в пепельнице.
– Мама никогда не забывает стирать пыль с его спортивных трофеев, – добавил он. – Все это на многое проливает свет, как, по-вашему?
"На кого Джеральд действительно пролил свет, так это на себя самого", – подумала я, сознавая, что он намеренно пытался меня шокировать. По-видимому, ему хотелось, чтобы о каждом члене их семьи у меня создалось самое плохое впечатление. Мне страшно было даже подумать о том, что такой человек мог предпринять в отношении меня, если бы у него появились причины захотеть мне мстить. В настоящий момент, хотя он в это и не верил, никаких причин для мести у него не было, но, во всяком случае, я поняла, что он в этом доме мне не союзник.
Настороженное выражение моего лица вызвало у него неудовольствие. Он резко встал и снова изменил тактику.
– Поскольку вокруг нет никого, кто мог бы нам помешать, почему бы мне не показать вам мою ювелирную коллекцию сегодня вечером? – спросил он.
Подобное предложение я охотно приняла и с готовностью двинулась следом за ним в дальний конец парадного холла.
– Здесь раньше находилась задняя дверь старого дома, – сказал он, берясь рукой за круглую фарфоровую ручку. – Сейчас она ведет к тому крылу, которое дедушка Диа пристроил к дому. Осторожно: здесь три ступеньки вниз. Сейчас уже взошла луна, так что мне хотелось бы, чтобы вы увидели галерею без внутреннего освещения.
Он взял меня за руку, и я сошла по трем ступеням вниз в длинное помещение, вдоль одной из стен которого тянулись окна. Вернее, то, что я приняла за окна, пока не увидела, что одно из них отражает слабо освещенный холл позади меня, а следующее отбрасывает дугообразное отражение залитого лунным светом сада дома: зеркало, отражающее зеркало, которое отражает окно, – это была бесконечная цепь сбивающих с толку картин. Настоящие окна, очевидно, выходили в сад, о котором мне говорил Элден Салуэй, и мне были видны его белые дорожки, извивавшиеся между растениями, казавшимися в лунном свете совершенно бесцветными. И все-таки у меня не было полной уверенности, вижу ли я что-то реальное или лишь его отражение. Даже глядя на светлые китайские ковры у меня под ногами, я замечала лежащие на них тени – грациозные тени оконных арок и изощренно изогнутые пилястры, которые еще больше усиливали впечатление чего-то увиденного во сне, нереального. Здесь все было иным, чем в действительности. Даже мой кузен, казалось, изменился, видно, и на него лег отсвет зеркальной иллюзии.
– Галерея постоянно изменяется соответственно тому, как меняется освещение, – сообщил Джеральд.
– Дедушка Диа мог бы стать художником, если бы захотел, но он предпочел создавать свои картины с помощью света и тени, а также пользуясь зеркалами, окнами и открытыми пространствами. Когда я был ребенком, мне позволяли здесь играть, потому что я был очень осторожен и ни разу ничего не разбил. Мне иногда кажется, что именно это место произвело в моем сознании путаницу относительно того, что существует реально, а что – нет. Пожалуй, я даже стал отдавать предпочтение иллюзии.
В словах Джеральда ощущалось какое-то противоречие, и хотя я не могла испытывать к нему симпатии, я ощущала какое-то внутреннее родство с ним, очень хорошо понимая, как легко бывает предпочесть иллюзию реальности, – как это было соблазнительно легко!
Эта мысль побудила меня быстро оглядеться вокруг и отыскать настоящее окно между многими отраженными, я подошла и остановилась около него, чтобы немного освободиться от тумана. Галерея дедушки оставила у меня удручающее чувство внутреннего смятения. На самом деле я не желала никаких иллюзий. Мне не хотелось походить на Джеральда и отступать перед тем, что ждало меня в реальном мире, какими бы страданиями мне это ни грозило. Галерея с ее волшебным узором, сотканным из света и тени, и лунным сиянием, серебрившим персидские ковры, была непередаваемо прекрасна, но под всей этой красотой, возможно, скрывалось ужасное безобразие. Внезапно я почувствовала непреодолимое желание прикрыть чем-нибудь зеркала и распахнуть все окна.
Я понимала, что необходимо обратиться лицом к внешнему, реальному миру, и сделать это надо было быстро. Может, для того я и приехала сюда, чтобы избавиться от тенеподобных имитаций жизни. Когда я узнаю правду, какой бы она ни была, я смогу уверенно выбирать между реальностью и иллюзией, между отступлением и более смелой пробой своих сил.
Из окна мне был виден частокол изгороди, сверкавшей под луной белым светом, – изгороди, которая ограждала сад со всех сторон от наступавших на него сосен и берез. Здесь по крайней мере березы не могли теснить дом или заглядывать в окна этой галереи. Слева между деревьями было расчищено пространство, открывавшее вид вдаль, – и я увидела, что Диа умел создавать картины, используя окружающий пейзаж и превращая естественные виды в часть дома. Там, на этом расчищенном пространстве, видна была гора Абенаки, вонзавшая свою черную скалистую громадину в бледное от лунного света небо, – Гора, на фоне которой прошло детство моей матери. Она-то по крайней мере была чем-то твердым и неподатливым, и в то же время, глядя на нее, я испытывала воодушевление, словно мне было обещано избавление от давней боли.
Джеральд позади меня повернул выключатель, и длинная галерея, залитая янтарным светом, сразу ожила. В одно мгновение таинственная заоконная даль превратилась всего лишь в обшитую темными панелями стену, прорезанную настоящими окнами. Зеркала теперь отражали "туда и обратно", повторяя друг друга, внутренность комнаты, так что создавалось впечатление, что стоишь в громадном зале, чьи горки и столы, хрустальные вазы и нефритовые украшения, фарфор, медь и слоновая кость без конца повторялись, так же как без конца повторялись фигуры Джеральда и моя. Здесь, по всей вероятности, были собраны наиболее драгоценные предметы, когда-либо приобретенные дедушкой Диа. В то же время эта комната представляла собой также коридор с дверями справа и слева, ведущими в жилые покои моей бабушки и кузена. Какой богатый, какой пышный коридор!
Оглядываясь вокруг, я вспомнила, как Крис сказал мне на кладбище, что здесь, в галерее Силверхилла, скоро состоится свадьба, и я еще раз попробовала найти ответ на эту загадку.
– Сын доктора Мартина говорил, что бабушка Джулия собирается провести здесь, в этой комнате, церемонию… свадебную церемонию. Но когда я спросила Кейт, она видимо расстроилась и сказала, что никакой свадьбы не будет.
Джеральд резко повернулся и подошел к стоявшему у задней стены застекленному стенду. Когда он заговорил, он стоял ко мне спиной, и я не могла видеть его лица.
– Кейт правильно говорит, – произнес он тихо. – На этот раз бабушка, как говорится, откусила гораздо больше, чем в состоянии проглотить.
– Но почему все держат это в такой тайне? Кто женится?
– Никакой тайны тут нет. Она пытается женить меня. – Он резко обернулся ко мне лицом; в глазах его сверкал вызов. – Как вам это нравится, кузина? Наша милейшая бабушка так мечтает о потомках – о наследниках! – что готова силой заставить меня жениться. Человека с такой рукой…