На щеках бабушки Джулии снова заалели яркие пятна.
– Я сама хочу с вами потолковать, молодой человек. Как только освободитесь, пожалуйста, зайдите ко мне.
Она заметно пошатнулась, поворачиваясь, чтобы удалиться, но тем не менее отшвырнула его руку, пытавшуюся ее поддержать. Я почувствовала, каких усилий ее стоило пройти твердой и уверенной походкой всю галерею, а затем подняться на несколько ступеней, ведущих к дверям ее покоев. Если бы она не была столь холодно-бесчувственной, в этот момент она могла бы вызвать у меня восхищение.
Тетя Нина вернулась, чтобы вручить Уэйну его медицинский саквояж, и критическим оком уставилась на мою щеку.
– Есть в этом что-то мистическое – чтобы история вот так повторилась!
Уэйн занимался моей царапиной, и когда попытался ее продезинфицировать, я отпрянула от него. Но не потому, что меня обожгло лекарство.
– Какая история?! – вскричала я. – Что там такое приключилось со мной, когда я была ребенком, что до сих пор способно наводить на меня такой страх?
– Вот об этом-то мы и поговорим, – сказал Уэйн. – А теперь не двигаться: я положу на этот порез кусочек марли. Только до тех пор, пока он не перестанет кровоточить. Потом мы уйдем отсюда и побеседуем. Слишком долго замалчивали прошлое.
Бабушка Джулия, державшаяся за ручку двери, услышала его слова и резко повернулась.
– Мы все это замалчивали ради Арвиллы. Вы это прекрасно знаете! Мы не можем допустить, чтобы она оказалась ввергнутой в былые кошмары. Вот что сейчас самое главное.
– В самом деле? – спросил Уэйн. – А не пора ли подумать и о Малинде Райс, у которой еще вся жизнь впереди? И которая, кстати, приходится вам внучкой.
Я прямо-таки воскресла при виде того, как вчерашний индифферентный человек куда-то исчез, а на его месте оказался человек с ярко выраженными симпатиями, и симпатии эти были на моей стороне! Я начала чувствовать себя гораздо храбрее.
При этих словах Уэйна тетя Нина чуть не задохнулась и бросила испуганный взгляд на бабушку Джулию.
– Пойду посмотрю, не разбудили ли все эти вопли Джеральда, – пробормотала она и двинулась в направлении комнат, занимаемых ее сыном.
Однако она еще не успела выйти, когда в проеме двери, ведущей в дом, появилась высокая женщина в разлетающемся сером шифоновом одеянии. Она на секунду остановилась на верхней ступеньке, а потом опустилась вниз и торопливо подошла ко мне.
– Что случилось, Малли, дорогая? – воскликнула тетя Фрици.
– Что повредило твою щеку?
Я пыталась убедить ее в том, что это пустяки, но она гибким движением обошла Уэйна и опустилась возле меня на ковер, утешающе похлопывая меня, как будто бы я была ребенком.
– Вы знаете, – сообщила она Уэйну, – это дочурка Бланч.
– Я знаю, – сказал Уэйн и закрепил кусочек пластыря на моей щеке.
– Малли только что ходила в оранжерею, и этот ваш макао напугал ее и клюнул в щеку.
Тетя Фрици любовно похлопала меня по руке.
– Ах, какой противный мальчишка этот Джимми! Сначала ожерелье спрятал, а теперь вот – новая каверза. Но он тебя не знает, Малли, в этом все дело. Надо было, чтобы я тебя туда проводила. Джимми – единственная из моих птиц, которую я держу на свободе. Ему нравится жить среди всех этих растений, и он нас знает. Он хотел только проявить самые доброжелательные чувства.
Я остро ощущала молчание всех остальных, видела бабушку, величаво застывшую перед своей дверью, тетю Нину на противоположном конце галереи. С момента появления тети Арвиллы ни та, ни другая не шелохнулись.
Первой опомнилась бабушка.
– Нина, – сказала она, – отведите Арвиллу обратно в ее комнату.
И тетя Нина послушно поспешила к Арвилле. Тетя Фрици с привычной ловкостью увернулась от нее и обратилась к Уэйну.
– Малли помогает мне вспомнить, – заверила она его.
– Я хочу, чтобы она как можно дольше здесь оставалась – до тех пор, пока память полностью не вернется ко мне. Я знаю, что мне вредно прятаться от прошлого. Иногда вы сами мне это говорили. После того как я вчера вечером встретилась с ней, я начала отчетливо вспоминать многие вещи. Доктор Уэйн, дорогой, я выздоровею – я знаю, что выздоровею!
Уэйн обнял ее, поцеловал в щеку.
– Это просто замечательно, милая! Именно этого мы все хотели долгие, долгие годы. Постарайтесь как следует все припомнить.
– Припомнить! – бабушка Джулия чуть не задохнулась, произнеся это слово. – Это она-то, не помнящая даже, что проделала вчера с ожерельем!
Тетя Нина схватила Фрици за руку и решительно увела ее прочь.
– Хватит с вас волнений. Пойдемте назад, в вашу комнату, и я велю Кейт принести вам завтрак.
Тетя Фрици все еще готова была продемонстрировать дремавший в ней огонек, который я приметила еще вчера. Она стряхнула с себя руку тети Нины с каким-то молодым вызовом. Но когда собралась заговорить, в дело вмешалась бабушка Джулия.
– Сейчас же отправляйся с Ниной, – сказала она дочери.
– Все эти старания что-то там вспомнить ничего, кроме вреда, тебе не принесут. Если ты намерена что-то вспомнить, потрудись припомнить, что не кто другой, как отец Уэйна, говорил, что ты будешь гораздо счастливее, если дать тебе забыть прошлое. Я уверена, что он был более мудрым человеком, чем когда-нибудь может стать его сын.
Ее взгляд, казалось, бросал вызов Уэйну, издевался над ним, и внезапно он стал как-то странно неподвижен. Он стоял, оборотившись лицом к бабушке и так холодно выдерживал взгляд ее глаз, что я почувствовала между ними какой-то непонятный мне конфликт. Спустя несколько мгновений Уэйн заставил себя расслабиться и заговорить без озлобления.
– Я не могу с этим спорить, – сказал он, – но со времени смерти папы прошло много лет. Быть может, положение изменилось, и сейчас он, возможно, высказал бы иное мнение.
Бабушка Джулия снова повернулась к дочери, не сказав больше ни слова Уэйну, и тетя Фрици была бессильна противостоять взгляду матери. Она бегом кинулась к двери, а Нина Горэм пошла за нею следом.
Когда они ушли, Уэйн поднял меня на ноги и, подталкивая сзади, направил в холл, словно бы и он спешил скрыться от моей бабушки. Мы пересекли мраморный вестибюль и вышли через парадную дверь наружу. Солнце слабо пробивалось сквозь желтую мглу, обещая сырой и теплый день. Уэйн окончательно успокоился и улыбнулся мне только когда мы очутились на лужайке. Он протянул мне руку, и я ее приняла с таким ощущением, будто повторяю что-то, что уже делала однажды, давным-давно. При этом я испытывала какое-то странное чувство свободы. Мы вместе сбежали вниз по склону, поросшему высокой травой, и оказались в том месте, где проселочная дорога сходит с мощеного подъездного пути и теряется где-то в глубине леса. Мне никогда и не снилось, что он может быть таким, и я чувствовала избавление от всяких пут, напряжения и страха. Раз Уэйн был на моей стороне, что бы ни предприняла эта ужасная старая женщина, не имело никакого значения.
Ступив на тропинку, мы замедлили шаг и, следуя ее поворотами и изгибами, вошли в сосновую рощу, по-прежнему держась за руки.
– Я знаю место, где мы могли бы поговорить, – сказал он.
– Вы вспоминаете эту тропинку? Вы помните, как, бывало, увязывались за мной, когда я шел к лодочной станции? Помните, как вы ходили за мной по пятам, как кутенок?
Он сбросил с себя усталость и весь преисполнился живого интереса к окружающему, что приводило меня в восторг. Это не был ни серьезный молодой доктор, ни измученный, сторонящийся всего и вся грустный человек, безучастно наблюдавший вчера деспотические выходки бабушки Джулии. Это был удивительно переменчивый человек, и мне нравился в нем этот новый интерес к окружающему, нравилась его манера задавать вопросы, как если бы они заключали в себе что-то очень важное. Что-то во мне откликалось на все это с такой же готовностью и с растущим волнением. Уэйн Мартин подталкивал мою память, но он не хотел, чтобы я проделала этот путь в прошлое одна. Он шел туда вместе со мной, чтобы я не очутилась в одиночестве перед лицом былых страхов.