– Я слышала, что сказал Элден, – поспешила я обратиться к ней. – Но если бы даже у бабушки возникла такая идея, это не имело бы никакого значения. Я все время повторяю всем одно и то же: мне не нужен ни Силверхилл, ни что-либо из того, что там находится. Вы не должны видеть во мне соперницу Джеральда.
Каждая черточка, каждая морщинка на ее лице были напряжены, и мне было ясно, что она не поверила ни единому слову из того, что я сказала. Она заговорила серьезным, настойчивым тоном, как будто ей нужно было каким-то образом убедить меня в том, что мне и без того было известно.
– Силверхилл для Джеральда – труд всей его жизни. Я не знаю, что он будет делать, если кто-нибудь попытается отнять у него этот дом. Когда он сердится… – При мысли о гневе Джеральда она содрогнулась и не стала заканчивать фразу.
Я не могла сказать ничего, что изменило бы ее слепую убежденность, и, видя, что я молчу, она попыталась сменить тактику, выворачиваясь наизнанку в отчаянной попытке убедить меня.
– Вы говорили, что хотите уехать, Малинда. Если желаете, я могу отвезти вас в город. Я умею управлять «Бентли», и мы можем тронуться в путь, как только вы будете готовы.
Мне хотелось хотя бы таким способом ее успокоить, но к настоящему моменту все изменилось.
– Я не могу уехать и допустить, чтобы над тетей Фрици учинили эту кошмарную несправедливость, – заявила я ей. – Как это вы можете проявлять такую заботу о своем сыне и не понимать, что тетя Фрици тоже способна страдать?
Лицо ее слегка порозовело от гнева.
– Я? Думать о ней? Когда Арвилла Горэм – источник всех наших бед? Когда именно она виновата в том, что Джеральд родился таким! Не кто иной, как она, виновна в этом – это все ее своеволие, ее приступы раздражения, ее дикие выходки. Мне пришлось уехать, чтобы вообще быть в состоянии родить. Я никогда не видела ничего похожего на то, как она себя вела, когда вернулась в Силверхилл. Это была сумасшедшая женщина. Ее пришлось какое-то время запирать, чтобы она не сбежала.
– Запирать? – в негодовании прервала я ее. – Какой ужас! Разве можно делать такие вещи! Почему бабушка не могла предоставить ей самой строить свою жизнь, уехать в Калифорнию и выйти замуж за ее Ланни Эрла?
– За него? Замуж?! Что за вздор! Не впадайте в сентиментальность, Малинда. Вы думаете, папа Диа не навел самых доскональных справок об этом малом? У него уже была жена. Он не мог жениться на Арвилле, даже если бы хотел, что было весьма сомнительно. Но, несмотря ни на что, она все равно бы убежала к нему и устроила бы чудовищный скандал. Мама Джулия ни за что бы этого не потерпела. А дедушка Диа считал, что, если им удастся придержать Арвиллу дома до тех пор, пока у нее не пройдет увлечение, все придет в норму. Но этот ее пресловутый киноактер погиб в автомобильной катастрофе, и когда она об этом узнала, она стала вести себя хуже, чем прежде. Я просто не могла выносить того, что она творила, мне необходимо было уехать. Старый доктор Мартин – отец Уэйна – говорил, что ребенок может оказаться так или иначе «меченым» в первые месяцы после зачатия. Он всегда считал, что эмоциональный стресс может оказать вредное воздействие на беременную женщину, так что с ребенком может случиться что угодно.
Я слушала ее с горьким чувством. Что бы ни натворила бедняжка Фрици, как бы она себя ни вела в то трагическое время, так что, по мнению Нины, ее собственный эмоциональный стресс отразился на Джеральде, все это осталось в далеком прошлом. Ничто не могло изменить случившегося, и не было ничего более несправедливого, чем обращать сейчас прошлое против Фрици. Сегодня она походила на женщину, что так дико вела себя в приступе отчаяния, не больше, чем я походила на девочку, нечаянно раздавившую в руке птичку. Прошлое сотворило ее, как мое прошлое сотворило меня, но мы эволюционировали, мы уже были не те, что прежде.
Но чувства тети Нины были мне понятны. Сколько бы ни были глупы ее фантазии, она явно в них верила, а изувеченная рука Джеральда служила ежедневным напоминанием, подогревавшим ее озлобление против Фрици.
Переведя дух, она снова быстро заговорила. – Когда Джеральд был еще грудным ребенком, он чуть не умер из-за Арвиллы. Генри привез меня с Джеральдом домой слишком рано – ему было всего месяц или два. Мы были здесь, когда произошла та страшная катастрофа, бывшая в основном делом рук Арвиллы, – смерть ее отца. Вот тогда-то и надо было упрятать ее куда-нибудь, где она никому больше не могла бы причинить вреда. Она завидовала мне потому, что я была замужем и у меня был ребенок, и она то и дело выкрадывала Джеральда из колыбельки куда-то с ним убегала – так иногда поступают старые девы, жаждущие иметь детей. Один раз она даже принесла его сюда и пыталась выехать вместе с ним на пруд в лодке. Если бы мама Джулия ее не поймала, она могла его утопить. Это было ужасное, просто ужасное время. Вы не можете себе даже представить – вы слишком далеки от всего этого. Но мама Джулия помнит, так же как и я. Нет, мы не можем питать большой любви к Арвилле. Мы сделали все, что только могли, но ничего не помогает. Больше мы не в силах терпеть, особенно когда она начала опять выкидывать отвратительные номера, направленные против Джеральда, и красть у него вещи. Все опять начинается сначала, но нашему терпению пришел конец.
Я выслушала ее с усиливающимся чувством потрясения, но в то же время и с чувством жалости ко всем этим людям. И все же наибольшую жалость сейчас у меня вызывала тетя Фрици. Остальные утратили ощущение перспективы. Вероятно, они не могли видеть ее такой, какой она были в настоящем и какой ее видела я, не смущаемая прошлым. Я не могла бросить ее сейчас на произвол судьбы, не могла оставить ее, в особенности после того, как Уэйн Мартин отрекся от своего долга защищать ее и помогать ей.
Я подошла к окну, выходящему на пруд. Ветер поднял рябь на синей глади воды, и на маленький каменистый пляж внизу набегали небольшие волны. Юный рыбак начал грести к берегу.
Повернувшись, я сказала через плечо тете Нине:
– Недавно тетя Фрици показала мне одну скульптуру, выполненную Джеральдом. Он делает замечательные вещи.
Нина грустно покачала головой.
– Мог бы делать. – Она подошла ко мне и остановилась рядом, у окна. – Все, что он создает, всегда испорчено тем, что он всякий раз придает своему произведению какой-то жестокий оттенок. Любая его работа кого-нибудь ранит. Теперь он прячет свои произведения от меня и от всех нас. Кроме некоторых вещиц, которые показывает бабушке. Она рассердилась на него за сделанное им скульптурное изображение ее головы, но когда он высмеивает кого-нибудь другого – это ей нравится. Он не всегда был таким. Я хорошо помню его маленьким мальчиком.
Она облокотилась на подоконник, наблюдая за приближавшимся к берегу Крисом.
– Мы с Джеральдом часто выезжали в лодке, когда он был немногим старше Криса Мартина. Мы сидели рядом на скамье, я обнимала его одной рукой, так что мы чувствовали себя как бы одним существом. И начинали грести вместе, я – правым веслом, он – левым. В те дни мы так много вещей делали вместе. Его отец слишком часто был нетерпелив, когда имел с ним дело. Генри никогда не обладал богатым воображением, и он считал, что спорт – единственный способ развития для мальчика. Спорт – это для Джеральда-то! Так что мой сын был всегда ближе ко мне, чем к отцу.
Я позволила себе спросить Нину:
– Почему вы не хотите, чтобы он женился на Кейт Салуэй? Разве он не нуждается больше, чем в чем-либо другом, именно в такой жене, как Кейт?
Она посмотрела на меня с нескрываемым ужасом.
– Жениться на этой ужасной девице! Вы не знаете ее так хорошо, как я. На какие хитрости она способна – она и этот ее братец! Если бы от меня зависело…
– Бабушка считает ее вполне подходящей партией, – заметила я.
Тетя Нина вздернула подбородок.
– Пожалуй, вам пора уразуметь, какую бесчувственность проявляет ваша бабушка во всем, что касается других. Она никогда не отличалась способностью понимать или принимать близко к сердцу чувства других людей. Не говоря уж о том, что Кейт Салуэй недостойна моего сына, я не хочу, чтобы он столкнулся с интимной стороной брака. Если она не может, то я то могу себе представить, какие он испытает страдания. Я держала его на руках, когда он был младенцем, я ухаживала за ним, когда он был маленьким ребенком. Я хорошо знаю уродство, которое он прячет от всего мира.