– Она говорит, что не желает вас видеть и разговаривать с вами. Но вы должны провести по меньшей мере одну ночь в Силверхилле, и ее невестка – ваша тетя Нина – разъяснит вам, его хочет ваша бабушка. Это даст вам какую-то зацепку, а остальное довершит ее любопытство.
Я поглядела на него поверх головы Криса, отметив чистую линию профиля – нос с широкой переносицей, крепкие скулы. Доктор Уэйн Мартин был бы надежным другом даже в суде, состоящем из одних Горэмов.
– Как вам это удалось? – спросила я.
Он кинул на меня быстрый взгляд, и я поняла, что кроме целеустремленности и силы этот человек наделен чувством юмора.
– У меня есть свои секретные приемы. Я слегка на нее надавил.
Мне представился удобный случай задать несколько вопросов, которые ранее мне хотелось задать Элдену.
– А дом все еще похож на музей? Когда я была маленькая, мама рассказывала мне, как Джулия и Диа, бывало, отправлялись в Европу скупать все и вся и как они возвращались домой с кучей всякой всячины – от стульев стиля Чиппендейл до гобеленов из Валанса. Мама только в шесть или семь лет узнала, что не все живут, как она, в окружении музейных сокровищ.
– По-моему, дом сейчас больше походит на музей, чем когда-либо, – заметил Уэйн. – Ведь теперь его хранителем стал Джеральд. У него к этому делу более профессиональный подход, чем у вашего деда с бабкой. Мне кажется, им нравилось пользоваться своими сокровищами, жить среди купленных ими роскошных вещей. А Джеральда больше интересует инвентаризация и сохранение экспонатов – это, наверное, тоже неплохая идея. Там действительно масса весьма ценного добра.
Я кивнула, припоминая.
– Мама начала меня водить в Метрополитен и другие музеи Нью-Йорка чуть ли не с первого дня, как я научилась ходить. Она говорила, что я должна научиться разбираться в таких вещах, например, как различие между Чиппендейлом и Шератоном.
– Готовила вас к встрече с Силверхиллом? – спросил Уэйн.
– Да, мне всегда так казалось, даже тогда, когда стало совсем маловероятно, что я когда-нибудь туда поеду. Боюсь, я была не слишком хорошей ученицей. Мне мумии и рыцарские доспехи нравились больше, чем мебель или произведения искусства.
Крис вмешался в разговор, горя нетерпением поделиться собственной информацией.
– Папа, дядя Джеральд выложил разные старые ювелирные изделия, к которым миссис Джулия раньше никому не разрешала прикасаться. Малли наверняка захочет посмотреть на все эти вещицы, которые в старые времена носили дамы.
Но меня больше интересовал мой кузен, нежели старинные ювелирные изделия.
– Как Джеральд справляется с делами? – спросила я. – Насколько я знаю, у него очень неблагополучно с правой рукой.
– Главное, с чем он справляется, – это с тем, как прятать свою руку, да и себя самого, – сказал Уэйн, и в его голосе я не услышала того сочувствия, какого можно было бы ожидать от врача. – Он всегда придавал слишком много значения тому факту, что его отец овладел колоссальной физической энергией. Генри в молодые годы был известным атлетом; он завоевал массу всяческих кубков и других призов за плавание и бег, не говоря уж о том, что на теннисном корте он прямо-таки блистал. Я думаю, сын разочаровал его с самого начала, и Джеральд об этом знал. Генри хотел, чтобы его сын был таким же разносторонним спортсменом, как он сам. Но так или иначе Джеральд обладает блистательным умом – ах, если бы это могло его удовлетворить! Что же касается горэмских коллекций, то здесь он добился громадных результатов. Его статьи по этим вопросам опубликованы в периодических изданиях всех стран мира.
Мама рассказала мне про руку Джеральда, когда мне было лет десять, и я воспользовалась этим рассказом, чтобы разыгрывать перед зеркалом в моей спальне маленькую драму, суть которой заключалась в чувстве жалости к себе самой. Помню, как, стоя перед зеркалом, я разговаривала вслух с кузеном Джеральдом, которого совершенно не помнила.
– Проклятые судьбой Горэмы, – мелодраматически говорила я о нас с ним как о людях, объединенных общим несчастьем, хотя его увечье было врожденным и куда более серьезным, чем мое, которое явилось результатом несчастного случая.
– Пора Джеральду начать жить собственной жизнью, – сказал Уэйн.
Я тут же почувствовала себя обороняющейся стороной. Казалось, меня связывало с Джеральдом нечто большее, нежели кровное родство. «Меченым» людям не всегда так уж легко строить свою жизнь. Я взглянула на Уэйна Мартина поверх вихрастой головы его сына, возмущенная резкими словами о Джеральде.
– Знаете, когда больные слушаются врача, это экономит массу времени, – отозвался он. – Я никогда не считал, что чувство жалости к себе способно кому-либо помочь.
Я осеклась: надо признаться, эта последняя тенденция не всегда была мне чужда.
К счастью, Крис продолжал излагать свои новости о Силверхилле.
– Тетя Фрици сегодня забралась в стенд с ювелирными изделиями. Она стащила ожерелье из лунного камня отдала его Джимми, а Джимми его спрятал. Какой был переполох! Вы бы слышали, что говорила миссис Джулия! Ожерелье до сих пор так и не нашли. Дядя Джеральд говорит, что оно из лунного камня и аметистов и было сделано лет сто назад каким-то очень знаменитым европейским ювелиром.
Уэйн застонал.
– Неудивительно, что миссис Джулия вне себя – то одно, то другое! – Он взглянул на меня. – Боюсь, что вы окунетесь в эмоционально весьма напряженную атмосферу.
Я вспоминала про свадьбу, о которой говорил Крис, и мысленно спросила себя: уж не усугубила ли она, судя по словам Элдена, которые цитировал Крис, сложность ситуации? Однако после этого предостережения мальчика я не решилась спросить об этом.
– Полагаю, что мне в любом случае придется туго, – заметила я. – Почему кто-нибудь не велит Джимми отдать ожерелье?
Крис хихикнул:
– Потому что Джимми – макао, длиннохвостый попугай. Он немного разговаривает, но не настолько хорошо, чтобы рассказать, что он с ним сделал. Меня просили сегодня днем помочь поискать ожерелье, потому что я знаю некоторые укромные местечки, где Джимми прячет разные вещицы.
– "Итак, – с тревогой подумала я, – значит, в доме держат птицу" – и мне припомнилось ощущение шуршащих крыльев, которое я испытала совсем недавно.
– Сейчас мы находимся уже на земле Горэмов, – сказал Уэйн. – Эти норвежские сосны посадил первый Горэм. Площадь под ними немного сократилась из-за продажи отдельных участков, но земли, принадлежащей семейству, вокруг все еще достаточно, чтобы помешать нежеланным соседям обосноваться поблизости. Хорошо, что никто из нас не страдает от одиночества.
Я не заметила, когда машина съехала с шоссе, но теперь я видела перед собой посыпанный гравием проселок, проложенный в узком проходе между высокими красными соснами. Вдоль этой частной дороги не было никаких изгородей, и, сойдя с дорожного полотна, можно было прогуливаться между далеко отстоящими друг от друга деревьями.
– Подумать только – иметь собственный лес! – воскликнула я.
– В давние времена Горэмам принадлежало много лесов. Вот откуда их бумажное производство. Но сейчас бумажные фабрики передвинулись к северу, а в этом районе бумаги производится мало. Главная сбытовая контора по-прежнему находится в Шелби, но этим, пожалуй, дело и ограничивается.
Машина снова выехала на открытое пространство, очутившись на берегу пруда. Я поняла, что мы находимся на принадлежащей Горэмам стороне того самого водоема, который видела раньше, – на той стороне, где шикарные поляны полого поднимались вверх, по направлению к серебряно-серому зданию. Подъездная аллея пересекла поляну, протянулась вдоль пруда, а потом пошла вверх по холму, к тыловой стороне дома, где на фоне темных сосен ярко выделялись сотни белых берез. Уэйн не поехал к двойному гаражу у подъезда к дому, а вновь повернул и въехал в овальное пространство перед входом.
Он открыл дверцу машины с моей стороны, я вышла и на минуту остановилась, глядя на высокую грозную центральную башню, служившую фасадом здания. Она была квадратной формы, выдавалась вперед, отделенная от остального здания; окна располагались друг над другом в три этажа, и во всем строении не было ни единой округлости; башню увенчивала островерхая крыша. На самой ее вершине красовался флюгер в форме орла, как бы парящего над всем миром. Остальная часть старого дома несколько отстояла от входной башни, на нижнем этаже которой невероятно высокие окна занимали пространство от пола до потолка. Более новые флигели, пристроенные Диа, располагались сзади, и с того места перед парадным, где я стояла, были почти не видны. – Я провожу вас в дом, – сказал Уэйн.