Сделав над собой усилие, я попыталась говорить небрежно.
– И что же предположительно там произошло?
– Мы точно знаем, что произошло, – ответил Джеральд. – После того как мой отец привез ее домой, положив конец ее триумфальной карьере на Бродвее, у Фрици произошел нервный срыв. Какая, наверное, это была замечательная девушка в те времена – до того, как бабушка Джулия духовно сломила ее. Я родился примерно в то самое время, когда все это произошло, так что я ее тогда не знал. Насколько мне известно, она, что называется, внутренне рассыпалась на мелкие кусочки и чуть не умерла. А потом, когда все считали, что она поправляется, Фрици поссорилась с дедушкой Диа и столкнула его с чердачной лестницы. От этого падения он умер, и никто из здешних обитателей никогда полностью не оправился после этой катастрофы. Фрици с тех пор стала сама на себя непохожа, а бабушка с утратой Диа потеряла все, что было дорого для нее в жизни. С тех пор она держится как можно дальше от дочери, хотя она – человек долга и постаралась сделать все, чтобы ее Фрици был обеспечен не только кров, но и уход. Разумеется, непомерная горэмская гордыня никогда не позволит ей поместить Арвиллу в соответствующее учреждение, где ей надлежало бы быть. Старый доктор Мартин, отец Уэйна, присматривал за ней, ну а теперь, конечно, на ее стороне здания живет Уэйн и в какой-то степени приглядывает за ней. Но всех нас страшно тяготит тот факт, что на руках у нас безумная старая женщина. Ну вот, теперь вы знаете всю историю, Малинда. Наверное, вы сочтете меня черствым, но я не считаю, что всех нас надо приносить в жертву кому-то, кто никогда не поправится…
Я сделала медленный вдох и заговорила таким же мягким тоном, как Джеральд.
– А что если все это было ошибкой? Что если тетя Арвилла в действительности никогда не сбрасывала своего отца с лестницы? Может, если сказать ей правду, появится надежда на ее выздоровление?
Джеральд смотрел на меня, не удивляясь и ничего не отрицая.
– Значит, это и есть то самое измышление, о котором твердит бабушка. Если ваша мать сказала вам именно это и если она потому и послала вас сюда, у вас еще больше оснований немедленно отправиться обратно в Нью-Йорк. Единственное, что Фрица ясно помнит о том времени, – это что именно она сделала. Если сейчас вы станете втолковывать ей что-то другое, она никогда в это не поверит, и, уж конечно, вы не избавите ее этим от общего душевного смятения. Оставьте ее в покое, кузина Малинда. Не ухудшайте положение еще больше.
Слова его звучали почти зловеще, хотя я подозревала, что он был гораздо больше озабочен своим наследством, нежели душевным здоровьем тети Арвиллы.
Я допила кофе и поставила чашку на низенький столик. Мне больше нечего было сказать. Если бы я могла сама увидеться с Арвиллой, может быть, поняла бы, что мне надлежит делать. Без сомнения, спустя столько лет разговоры тети Нины о грозящей мне опасности были преувеличены. Она просто хотела – так же, как и Джеральд, – припугнуть меня, чтобы я убралась поскорее.
Кузен предложил мне сигарету. Я отказалась, проследив за тем, как он сунул сигарету себе в рот и сам зажег ее одной рукой с помощью зажигалки с монограммой.
– А каким человеком был ваш отец? – спросила я. Вопрос мой был не вполне праздным. Любые ключи к прошлому, которые помогли бы мне понять моих необыкновенных родственников, могли пригодиться для разрешения моих собственных проблем.
Джеральд глубоко затянулся сигаретой. Я почувствовала, как он внутренне напрягся, и поняла, что вопрос мой был несколько провокационным. Мне вспомнилось, что Уэйн Мартин говорил, что отец Джеральда был атлетом.
– Он умер, когда я был еще довольно мал, несмотря на своем помешательстве на здоровье, – сказал он. – Я его слова помню, хотя, насколько я понимаю, он был тем, что именовали в те времена настоящим американцем. Если вы попросите маму, она покажет все завоеванные им награды. Кубки за все – начиная от бега на сто ярдов и кончая теннисными матчами. Собственно говоря, именно там, на теннисном корте, он и встретился с моей матерью. Можете себе это представить? У него был день отдыха, а может, он не считал ее противником, ради которого стоит себя утруждать, но так или иначе она одержала над ним победу в нескольких сетах. Понятно, он должен был положить ее на лопатки, и, как мне представляется, лучшим способом добиться этого было жениться на ней. Тем более что она сама происходила из хорошей семьи и считалась заманчивой партией. Вряд ли Генри Горэм мог проглядеть это обстоятельство.
Я ощущала неловкость, слыша плохо скрытую злобу в его словах. Похоже, он питал неприязнь к обоим своим родителям.