И не зря. Станок сразу начал приносить огромную прибыль. Книги Степанова ничуть не уступали книгам других типографий по качеству и были дешевле.
Дело шло в гору. Потом Данила Григорьевич прикупил себе журнал, потом стал выпускать газету.
Он всегда пристально следил за всеми новшествами в типографском деле, ездил на выставки, закупал самое лучшее европейское оборудование. Он всегда был первым. Мало кому удавалось по-настоящему соперничать с ним.
Данила Григорьевич подошел к зеркалу и удовлетворенно хмыкнул. Есть чему радоваться! Ему всего-навсего тридцать лет, а он из нищего сына волостного писаря стал одним из самых богатых людей в Москве. С ним дружат писатели, художники, приближенные царского двора, министры.
— Аннушка! — позвал он служанку. — Будь добра, проследи, чтобы на Рождество к столу подавали все самое отменное! Гостей много будет.
Новый, двадцатый век Данила Григорьевич решил праздновать с размахом. И то верно, событие немалое. Не всем новый век встречать выпадает.
Но праздник праздником, а деловые интересы тоже забывать не следует. Среди приглашенных были два молодых писателя, с которыми Данила Григорьевич очень надеялся заключить выгодный контракт.
Глава III
КОЛЛЕКЦИЯ ЭКСИЛИБРИСОВ
В десять часов Виталик и Вовка поднялись к Артему.
— Мы идем в библиотеку. Ты не забыл?
— Не забыл. Но библиотеку на сегодня придется отменить.
— Это еще почему? — удивился Виталик. — Даже Вовка своей ангиной не заболел. Что случилось?
— Нам нужно будет наведаться к одному человеку, коллекционеру экслибрисов.
— Кто так решил? — нахмурился Вовка.
Он очень не любил, когда командовал кто-нибудь, кроме него.
— Заходите. Я вам сейчас все объясню.
Виталику долго объяснять не пришлось, достаточно было ткнуть пальцем в строчку: «Типография Степанова Д. Г.», а вот с Вовкой пришлось повозиться. Он заупрямился:
— Ну и что?
— Как это «что»? Это же многое меняет!
— Ничего это не меняет.
— Но ведь если Степанов мог быть издателем, так, может, он и писателем был!
— Кто тебе это сказал? Мало ли на свете совпадений.
— Я и хочу узнать — совпадение это или нет!
— А при чем тут твой коллекционер экслибрисов? Он что, расскажет тебе все о Степанове? Он что, знает обо всех? Он же не справочное бюро!
У Артема больше не было никаких аргументов в свою пользу.
— Но мама уже договорилась с ним о том, что мы придем в одиннадцать, — пробормотал он.
— Лично я не собираюсь ни к кому идти в гости! — заявил Вовка.
— Все! Нашла коса на камень, как говорит моя бабушка, — улыбнулся Виталик. — Вы еще подеритесь! Артем прав. Библиотека от нас никуда не убежит, а с коллекционером всегда интересно познакомиться. Тем более я, например, никогда не знал, что экслибрисы можно собирать.
— Миротворец! — буркнул Вовка, но, наверное, и ему было интересно познакомиться с коллекционером, потому что он тут же сдался: — Пойдем, конечно. Неудобно, если твоя мама договорилась…
— Далеко ехать, Артем? — поинтересовался Виталик.
— В Крылатское.
— Ну, ты даешь! Что же мы полчаса препираемся? Поехали быстрее, ведь не успеем к одиннадцати!
К Владиславу Геннадьевичу они все-таки опоздали. Чуть-чуть. На пятнадцать минут.
— Извините… — начал было оправдываться Виталик.
— А я уж думал, вы совсем не придете! — широко улыбнулся Владислав Геннадьевич и добавил, прерывая все извинения: — Проходите, проходите! Чего на пороге топчетесь? Кто же из вас Артем? А впрочем… Наверное, ты, — и он безошибочно кивнул Артему. — На маму похож, — пояснил он свою догадку. — Я ведь с твоими родителями в одной школе учился. Давай, представляй своих друзей.
— Это — Вова, а это — Виталик, — смущенно улыбнулся Артем.
Владислав Геннадьевич всем троим крепко и почтительно пожал руки.
— Ну, что же вас ко мне привело? Дело или любопытство? Хотя и дело, и любопытство — вещи одинаково похвальные.
— Мы по делу. — Вовка напускал на себя солидности.
— Вот как? Ну что же, дело требует соответствующей серьезной обстановки. Прошу в мой кабинет.
Две стены в кабинете Владислава Геннадьевича были заполнены книжными стеллажами. От пола до потолка книги, книги, книги… И письменный стол был тоже завален книгами.
— Пишу диссертацию, — пояснил хозяин. — Я ведь по профессии математик. Экслибрисы — мое хобби. Я так понял, что вы именно об экслибрисах хотите со мной поговорить?
— Да, — кивнул Артем. — Мы хотим вам показать книгу… Она с экслибрисом…
Артем раскрыл томик Пушкина, и Владислав Геннадьевич внимательно посмотрел на синенький фрегат.
— Мне знаком этот экслибрис. Он есть в моей коллекции. Его мне подарил Степанов-младший.
— Вениамин Данилович?
— Он самый, — удивился Владислав Геннадьевич. — Так вы и без меня все знаете.
— К сожалению, кроме его имени, мы не знаем ничего. Но нас интересует не он, а Степанов-старший.
— Издатель? Интересная личность… Очень интересная. Вениамин Данилович часто об отце рассказывал. На рубеже двадцатого века он был одним из самых преуспевающих издателей. Состояние его насчитывало десятки миллионов. Три типографии, журнал, газета, выпуск книг и учебников. А какие планы строил! Целую издательскую империю создавал! Империя эта, правда, рухнула. После революции. У Данилы Григорьевича отобрали его типографии, запретили выпускать газеты и журналы.
— Почему же он не уехал за границу? — спросил Виталик. — Тогда ведь все богатые уезжали.
— Не все. Данила Григорьевич не захотел бросать свое детище. Он пошел в свою, теперь уже народную, типографию обыкновенным работником. И проработал в этой типографии целых двадцать лет.
— Вот это да! — восхитился Артем.
— Да, завидное упрямство, — согласился Владислав Геннадьевич. — Всю свою жизнь типографии посвятил. Жил он при советской власти бедно и тихо. Семейство у него большое было — семеро детей. Дочка и шесть сыновей. Дочка умерла еще в младенчестве, а сыновей он потерял в войнах. Троих старших в Гражданскую, двоих младших в Отечественную. Остался в живых только самый младший, Вениамин. Он то и стал наследником единственного сокровища Данилы Григорьевича — библиотеки. Библиотека у него была по-своему уникальна. Дело в том, что собирал Данила Григорьевич исключительно книги собственной типографии и книги издателей-конкурентов. Потому и собрал единственную в своем роде полную библиотеку изданий начала двадцатого века.
— Так вот почему в его библиотеке была эта книга! — воскликнул Вовка.
— Именно поэтому.
— Скажите, Владислав Геннадьевич, а вы никогда не слышали, Степанов-старший не был еще и писателем?
— Писателем? Нет, писателем он не был. Я помню, как Вениамин Данилович сокрушался, что отец так и не написал мемуаров. А в мемуарах ему было о чем рассказать. Он многих знал, со многими дружил. Подождите, я отыщу в своей коллекции его экслибрис. — И Владислав Геннадьевич исчез в соседней комнате.
— Ну, что я говорил? — прошептал Вовка. — Никаким писателем Степанов-старший не был!
— Ну и что? — возразил Виталик. — Все равно не зря сюда пришли. Много узнали об издателе. Это тоже хорошо.
— Хорошо, но это ничего не дает, — шепотом возразил Вовка.
— А тебе обязательно все должно что-то давать?
— Конечно! Иначе это просто потеря времени.
— Для кого как.
— Вот! Нашел! — Владислав Геннадьевич сиял каким-то детским восторгом. — Ну-ка, сравните… По-моему, все совпадает.
В большом альбоме маленький синий фрегат казался совсем крошечным и беспомощным в штормовом море.
— Да, тот же самый экслибрис, — согласились мальчишки.
— А это чей? — спросил Артем, показывая на красный экслибрис с веселым человечком.
— Одного клоуна. Заметно, правда? Экслибрис — это как бы второе лицо человека. В нем отражено самое главное, самое основное.
— Что же главного во фрегате и штормовом море? — удивился Виталик.